Мама заказала рыбу, и я последовал ее примеру. Я наблюдал за ней и старался понять, действительно ли ей нравится этот небритый Эдвард или она просто из вежливости ему улыбается. Кажется, дело осложнилось, потому что он взял ее за руку, а она не выдернула ее. Такого раньше не было. Дело плохо.
Когда этот Эдвард, то есть Алексей, начал задавать банальные вопросы, типа чем я занимаюсь и всё такое, я отвечал раздраженно и как-то отрывисто. Маме, наверное, было стыдно, что ее сын такой взрослый, а болтается как говно в проруби.
– Ну а девочка у тебя есть? – улыбнулся он.
Вот это уже слишком. Какое его дело? Сидишь тут и сиди, а моих девочек не трогай. В тот момент подошел бы трек Help! тех же стародавних битлов.
Я сдувался на глазах, потому что понимал всё больше, что не бывать моему плану с Максом. Кажется, они заказывают еще вина. Дело пошло. Спасти меня может только уход. Но мама бы на меня обиделась, поэтому я вышел покурить в другой зал. Я сидел среди чужих людей и смотрел на них через дым. Полный идиот, честное слово. У меня даже проснулась какая-то ревность к этому мужику. Ревность за Макса, хотя, может, Макс и не метил на маман, а это я так фантазирую. Иногда мне казалось, что они идеальная пара, особенно тогда, когда я увидел, как они играют подушками.
Вдруг в зал зашел отец. Какой-то груженой и вялой походкой. Вот оно, мое спасение!
– Привет, пап! – выпалил я и протянул ему руку.
– О, здорово, Саш, что ты тут делаешь? – кажется, он на самом деле рад меня видеть.
– Да мы тут с мамой обедаем, а ты?
– Решил не испытывать судьбу и не искать другой ресторан. Тем более здесь мне понравилось.
– Пойдем к нам с мамой, посидим, поговорим?
– Думаешь, она будет рада меня видеть?
– Зато я буду рад. Пойдем.
И я повел его в зал для некурящих, где маман и эдвардрукиножницы уже вовсю хихикали. Он заказал ей цветы. Это были розы. Какой ужас. Никакой фантазии. Такой женщине надо дарить лилии или герберы.
Мамин взгляд выражал бешенство и ненависть ко мне, когда она увидела, что мы с отцом приближаемся. Но я же должен был как-то спасти ситуацию. В самом деле, моим отцом должен быть Макс, а не этот вот банальный дядька. Вообще, он мне сюльзика напоминает. Что-то типа меня. А зачем маме такой?
Я всех друг другу представил, и Алекс впал в смущение. Ну, значит, я был прав. Если он даже такой слабый отпор не может сдержать, то чего от него ждать дальше? Музыкант, наверное, какой-то очередной. В итоге Алекс ретировался через полчаса, а мы остались обедать в семейном кругу. Когда он поспешно уходил, его походка была похожа на походку собаки, только что вышедшей из воды и отряхивающей лапы. Странный тип, ничего не скажешь. При первой же трудности сбежал.
По глазам папы я понял, что ему стало жалко маму. Что ей вот так вот приходится таскаться по ресторанам и встречаться с разными типами. Хотя откуда ему знать, что это уже третий за месяц? Видимо, он осознает, что в мамином грустном лице есть и его вина.
Потом я оставил их в ресторане и решил увидеть Женю. Я, конечно, чувствовал, что поступил мерзко по отношению к маме, и думал, как она мне отомстит. Но всё же это было лучше, чем если бы она вбухалась в такого типа. Почему женщины наступают на одни и те же грабли? Зачем им такие вот хлыщи, от которых ничего хорошего явно ждать не приходится? И, главное, один бросил, она ко второму такому льнет. Может, у маман тоже гены испорчены. Ничего, когда-нибудь все эти внутренности можно будет заменять, и женщины поумнеют. Вот только мужчинам это вряд ли понравится.
Я пока не мог понять, любит ли меня Женя. Она сказала, что любит, только один раз. Но вдруг она это из жалости? Спросить ее я, естественно, не мог, потому что я трус и боюсь ответа «нет». Конечно, лучше я буду пребывать в собственных иллюзиях. Ведь я так люблю сочинять истории и прочую чепуху, которой не существует.
Один раз я даже представил, как Женя сказала мне «нет». И тогда началось. Бурная юность в моих мыслях переросла в затяжную зрелость. Я совсем разуверился в любви, наконец-то стал играть в города и шастал по свету, периодически отправляя маман фотографии на фоне всяких достопримечательностей. Как она любит. И вот настал бы такой день, когда сердце защемило бы от тоски и жалости к себе. Гуляя по набережной какого-нибудь европейского приморского городка, я бы увидел парочку с ребенком. И тогда я бы вспомнил свой городок с паровозиками, оставшийся в маминой квартире, и что мне некому его передать по наследству. Я нашел бы женщину, заплатил ей денег, и она бы выносила мне сына. И вот уже с ним бы я продолжил играть в паровозики и города. Я до того расфантазировался, что не заметил, как дошел до Жениного дома. Обычный такой дом. Я раньше мимо него ходил иногда. Теперь не пройду мимо. Даже если она меня бросит, я буду приходить сюда и смотреть на ее окна.
Женя была в хорошем настроении, и я в лицах рассказывал ей о побеге Алекса в ресторане. Она слушала нетерпеливо, подгибая ноги. Мы вошли в такой раж, что стали придумывать план сведения маман и Макса. Когда я ей рассказал про Макса, она тоже согласилась, что маме именно такой чел и нужен. Я мечтал, чтобы мама наконец-то оторвалась от своей редакции, мартини, белой софы и отправилась с Максом поиграть в города. Еще мне нравилось, с каким азартом Женя отнеслась ко всему этому. Я просто не мог поверить, что я не один плыву в лодке и что кроме весел здесь есть еще один пассажир, который помогает держать равновесие. И если будет шторм, то его вдвоем будет не так страшно переживать. Да, я боюсь штормов, зато я не боюсь грозы.
Мы решили, что нужно чаще приглашать Макса в гости, устраивать совместные вылазки на природу или культпоходы во всякие такие интересные места, где будут мама и Макс. Я даже вспомнил, как Макс однажды пригласил маму кататься на мотоцикле, но она отказалась. Надо еще избавить ее от влияния Нателл. Сама кудахчет, как курица, и курятник вокруг себя собирает. Я не хочу, чтобы мама превратилась в такую же кенгурятиху с ковриком для йоги в одной руке и ведром майонеза – в другой.
Когда наш ажиотаж немного поутих и мы уже стали валяться и маяться дурью на ковре, я попросил Женю еще немного рассказать о себе. Иногда она могла долго рассказывать, но иногда всерьез замыкалась, и меня это пугало. Я понимал, что всё это из-за того случая в детстве, и хотел ей хоть как-то помочь.
Тогда Женя решила показать мне свои школьные дневники. Таких записей я еще ни у кого не видел.
«Отказалась идти к зубному и заплакала».
«Молчит, когда ее спрашивают на уроке».
«Приглашаем родителей в школу, так как Женя не разговаривает с одноклассниками».
«Отказывается садиться за парту с мальчиком».
И тому подобное.
Лицо у Жени было грустное. Я чувствовал, как она следит за моим выражением лица, когда я всё это читал.
Я обнял ее, но мне стало еще страшнее. У меня снова стали появляться мысли, нужно ли всё это продолжать, но я даже не мог перестать ее обнимать, какое там не продолжать.
