Мне следовало быть в доме Олриксов к полудню. Но когда я проснулась на следующее утро, Данте нигде не было. Он обещал меня проводить, но часы шли, а Данте не появлялся. И мне стало ясно: придется ехать одной.
Карандашей в доме Данте было с избытком. И на клочке «Вестника» я написала: «Уехала к Стивену. Спасибо за все. Скоро увидимся!» Записка получилась слишком короткой, слишком малословной. Но что еще написать, что еще сказать Данте – я не знала. Я оставила записку там, где он должен был ее увидеть. И убедила себя: я не прощаюсь. У нас оставались общие планы. И Данте еще предстояло написать статью о Салливанах, которая – как мы надеялись – должна была их сокрушить раз и навсегда. А мне еще предстояло нанести визит в банк и уладить дела с Чайной Джоем и Шин. «Мы скоро, очень скоро увидимся с Данте!» – постаралась успокоить я себя. Но лучше мне от этого не стало. И дверь за собою я закрыла с огромной тяжестью на сердце…
Альбомы с эскизами были тяжелыми. И до дома Олриксов я добралась уставшей, взмокшей от пота и раздосадованной на Данте за его исчезновение. Стивена дома не было. Но его мать, Роза, встретила меня как давно потерянную дочь. Она напомнила мне матушку. В ней не имелось манерности, ее улыбки не казались притворными, а объятия – нарочито широкими. Она держалась просто, но с поистине королевским достоинством. Роза Олрикс действительно принадлежала к иному кругу – более изысканному, более утонченному, ничем не походившему на общество, в котором я оказалась по воле Голди и дяди. И довольно скоро миссис Олрикс дала мне понять, что ее мир никогда не примет Салливанов.
На второй день моего пребывания в доме Олриксов Роза разыскала меня в библиотеке, по которой я бесцельно кружила:
– Вам послание, моя дорогая.
Увидев почерк Данте, я чуть не бросилась к входной двери, но миссис Олрикс меня удержала:
– Его принес посыльный.
Данте прислал мне свежий номер «Вестника» с припиской:
«Здесь последняя статья о Чайнатауне. Я сам схожу к Чайне Джою и закончу там все дела. Тебе не стоит снова пачкать свои прелестные ножки в грязи Чайнатауна. Статью о Салливанах скоро напечатают. Я тебе обещаю… Думаю, ты больше не захочешь напиваться в ресторане «Коппас» в обществе дегенеративных репортеров. Желаю тебе счастья – ты заслужила всего самого лучшего. Данте».
Больше ни о чем в записке не говорилось. Я почувствовала искренность Данте и его любовь, но… Но что? Меня охватило разочарование. Я желала большего, но чего именно – понять не могла. Статья была великолепной: глубокой, обстоятельной, подкрепленной фактами и написанной ясным, понятным всем языком. Альфонс Бандерснитч был хорош, но истинным талантом Данте оказались репортерские расследования. И было очевидно, что они ему нравились. Все обернулось к лучшему!
Второй раз в жизни я получила то, что хотела, о чем мечтала. И все-таки… я не испытывала удовлетворения.
Миссис Олрикс была ко мне очень добра. И Стивен тоже. Но меня снедали нетерпение, напряжение и беспокойство. Одиночество, от которого, как мне казалось, я уже избавилась, вернулось и буквально поработило меня. Я не привыкла ничего не делать. Перемена образа жизни – от борьбы за выживание в разрушенном городе до обитания в роскоши почти не тронутого разрушениями особняка – вызывала у меня дискомфорт. Я все ждала, что мне надо будет за что-то переживать, беспокоиться, что-то делать. Мне думала о Голди и Эллисе и надеялась, что Джой вернул Шин обещанную свободу. Мне очень хотелось узнать, чем закончилась история с объявлением, которое Данте поместил от моего имени в «Вестнике». Потому что ничего об этом не слышала. «Наверное, никто не откликнулся на это объявление», – предположила я и велела себе не отчаиваться. Почему я ожидала чего-то иного? Но картина библиотеки, отделанной по моему эскизу, и табличка с именем Эллиса то и дело возникали у меня перед глазами. Я отправила Данте послание с надеждой на хорошие новости. Но ответа не получила. Ни слова! «Неужели я снова повела себя как доверчивая дурочка? И Данте меня использовал? – терзалась я неприятными вопросами. Но мне в это не верилось. – Он просто побоялся мне сказать, что идея с объявлением, которой он был так воодушевлен, провалилась», – объяснила я себе молчание Ларосы.
Что мне было делать? Только ждать. До приезда в Сан-Франциско мне никогда не доводилось сидеть сложа руки. Я работала и помогала матушке. Часы и дни пролетали незаметно. А теперь… теперь даже рисование не помогало ускорить ход времени. Более того! Карандаш в моей руке стал рисовать совсем другой мир, другие комнаты – не роскошные и богато декорированные, а навеянные серыми от пепла улицами, затянутыми дымом и туманом закатами и кухней, в которой я пила вино с человеком, оказавшимся не таким, каким я его себе представляла.
И мне хотелось чего-то большего. Хотелось настолько сильно, что это меня удивляло.
$
Мы со Стивеном вошли в дом. И нас сразу провели в большой кабинет, превращенный в банковский офис. Крупные банки открылись вскоре после пожара – в тех зданиях и помещениях, которые возможно было быстро переоборудовать. Хотя их стальные хранилища оставались еще слишком горячими, чтобы их открывать, а реестры и книги учета сгорели. Каким бы большим ни был Сан-Франциско, но большинство банкиров знали своих клиентов и при содействии Монетного двора старались возродить и наладить жизнь в городе.
– Мистер Джонсон – человек покладистый и уступчивый, – заверил меня Стивен. – Или станет таковым, когда увидит бумаги с требованием возвратить ваш капитал.
Джонсон оказался высоким и плотным мужчиной, но довольно грациозным для своей комплекции. Его темные волосы уже подернула проседь, а изящные очки в тонкой оправе скрывали лишь малую толику чересчур широкого лица. Спокойным пожатием руки Стивена и внимательным взглядом на меня (который не показался мне недобрым) он пригласил нас присесть.
– Вы, стало быть, мисс Кимбл? – спросил банкир, кода мы со Стивеном заняли остевые кресла. – Та самая молодая женщина, из-за которой весь этот сыр-бор?
– Довольно важный для меня сыр-бор, – заметила я.
– Ваша правда. – Сев за стол, Джонсон взял бумаги, которые Стивен отослал ему накануне. – Какой любопытный оборот. Но уверяю вас, мисс Кимбл, все бумаги были в полном порядке. Опекунство…
– Уже отменено как полученное мошенническим путем, – вмешался Стивен.
– Я уверен, что мистер Салливан желал только самого хорошего для своей племянницы. Я рад, что вы полностью восстановились после болезни и в состоянии контролировать свой счет, мисс Кимбл. Это очень большая сумма денег.
– Вы видели бумаги от посланцев моего отца, мистер Джонсон?
– О, да. Чарльз Ван Беркиль. Очень впечатляюще. Полагаю, вы намерены вести счет у нас? Наш банк обслуживает самые именитые семейства Сан-Франциско.
– Все зависит от того, насколько вы заинтересованы в нашем сотрудничестве, – сказала я. – На лице мистера Джонсона отобразилось удивление. – Вы понимаете, – твердым тоном проговорила я, – что с этого момента снятие любой суммы с этого счета должно производиться только с моего одобрения?
