– Он нам поможет?
– Помогу, – пообещал Данте, – если только Чайн Джой не захочет, чтобы я кого-нибудь убил. На убийство я не пойду.
– У него есть люди для подобных дел…
Не самые ободряющие слова, которые она могла сказать.
Пока Шин вела нас по руинам Чайнатауна, Данте объяснил ей наш план по изъятию моих эскизов у Эллиса и ее роль в нем.
Когда он закончил, Шин пробурчала:
– Я же говорила вам не показывать ему рисунки.
– Я подумала – ты так сказала, потому что полагала, что я с ними опозорюсь. Ты знала о намерениях Голди?
Шин помотала головой:
– Я знала только, что она хотела, чтобы этот архитектор их увидел. И предполагала, что для вас это может быть плохо.
– Да, – фыркнула я, – все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Я чувствовала это, просто… не хотела поверить.
Прибыв на место, мы застали Чайну Джоя сидевшим за своим столом-тележкой в безмятежном спокойствии. Вид у него был такой, словно ему нечего было делать, кроме как поджидать нас.
– Данте Лароса, – представила я друга. – Автор колонки «Вестника».
Все признаки нервозности Данте улетучились. Я снова увидела ту самоуверенность, которая так мне в нем импонировала.
– Насколько я понимаю, вам ищите репортера.
Джой улыбнулся:
– А вы, Альфонс Бандерснитч, ищите историю, которая бы повысила ваш журналистский статус.
Данте явно удивился:
– Ваши шпионы без дела не сидят.
– В моем бизнесе полезно знать, чего хотят люди, – ухмыльнулся Чайна Джой. – А мой бизнес в том, чтобы сделать каждого счастливым.
На следующее утро в «Вестнике» была напечатана первая из четырех статей (каждая последующая носила более угрожающий тон, чем предыдыщие). Заметка была маленькая, но не за подписью Альфонса Бандерснитча. И размещалась она не в колонке светской жизни, а именно там, где ее непременно должны были заметить успешные торговцы и городские власти.
Рокот Чайнатауна
Ходят слухи, будто власти города планируют перенести Чайнатаун в Хантерс-Пойнт. Городские управители утверждают, что перенос пойдет на пользу китайцам, и они заживут на новом месте счастливой общиной, в безопасности и под защитой. Те, кто выступает против этого плана, считают, что Хантерс-Пойнт соседствует со скотобойнями и болотинами, воздух которых едва ли целебен для людей любого цвета кожи. Противники плана также отмечают, что нынешнее расположение Чайнатауна – в легкой доступности, в центре деловой части города, защищенной от ветров, – на протяжении многих лет вызывало слюнки у богатых заправил недвижимостью. А теперь, когда огонь обезвредил там все опасные микробы, этот участок стал еще более вожделенным.
Китайские предводители заверяют нашего репортера, что они намерены отстаивать свои права на собственность, и говорят, что владельцы земельных участков в Чайнатауне потеряют значительную часть своих доходов, если китайцев заставят покинуть этот район. Они угрожают, что Китай, возможно, даже будет вынужден прекратить в таком случае торговлю с Сан-Франциско, а китайские торговцы найдут применение своим деньгам в других местах. Портленд, Такома и Сиэтл уже подтвердили, что готовы собрать урожай из всех выгод от китайских инвестиций. Китайское консульство заявило, что рассматривает вариант переезда в Окленд, поскольку оставаться в Сан-Франциско за отсутствием китайских общин резона нет.
В настоящий момент китайцы владеют тридцатью пятью участками в Чайнатауне, а белые землевладельцы, существенно вложившиеся в этот район, также поклялись противостоять планам по его переносу. Будущее китайского населения Сан-Франциско будет определено городскими властям в ближайшие недели.
Глава двадцать седьмая
В то утро я заплела свои волосы с тугую косу, тщательно запрятала ее под старый, потертый котелок Данте и надела его потрепанный жакет. Он оказался мне слишком велик, зато отлично скрывал все изгибы моей фигуры. А поскольку ноги у меня длинные, я вполне могла сойти за мальчишку.
Данте окинул меня критическим взглядом:
– Эти нитки от швов на лбу нужно вытащить, но мы пока их оставим. Они довершают вашу маскировку. Постарайтесь не ходить как женщина. Не покачивайте бедрами. Держитесь развязней и нахальней.
– Так? – прошлась я по комнате.
– Вы можете понизить свой голос на октаву? – поморщился Данте.
– Так? – попыталась я.
– Похоже, это лучшее, на что мы можем надеяться.
Я взглянула на себя в потрескавшееся зеркало в спальне Бобби: я совсем не походила на Мэй Кимбл. Единственное, что меня могло выдать, – это утонченные черты лица и подбородок. «А если я опущу его вот так? … Ладно, сойдет… я же не пробуду там долго», – утешилась я.
– Мой план строится на том, что никто не сознает важности и ценности этих эскизов, – пояснил мне Данте, пока мы шли к Монтгомери-Блоку. – Так что если вы попросите выдать их вам, никто не станет задаваться вопросом, а посылал ли вас Фарж. Вы только не нервничайте, ведите себя уверенно.
Шин пообещала приложить все усилия, чтобы занять на время нашего предприятия Эллиса.
– Я не нервничаю. Я разъярена, – сказала я.
– Это тоже ни к чему. Вы – мальчик-посыльный. Которому надоела его работа и который устал лазить по руинам. Но мистер Фарж пообещал дать вам пять центов на пиво и курево.
– О! Да у меня целая история!
– Просто запомните ее, – хмыкнул Данте. – Она поможет вам перевоплотиться, как актеру.
– Вы будете ждать меня поблизости?
– Да, глядя в окно ресторана и мечтая о том дне, когда Коппа очистит его от последствий пожара и снова откроет. Но если что-то случится, я тут же прибегу. Та железка при вас?
– Вы думаете, она мне понадобится? – удивилась я.
– Это одному Богу известно… Просто лучше быть наготове.
– Ладно…
Даже зная, что «Обезьянник» устоял, я почему-то не ожидала увидеть его на месте, посреди разрухи и запустения. А люди заходили и выходили из здания так, словно это был еще очередной рабочий день в повседневной будничности. К воспоминаниям, разом нахлынувшим на меня, примешалась толика отчаяния. «Коппас» с его прокуренным залом, красные стены с карикатурными портретами, блюда со спагетти, шипевшее при разливе по бокалам вино и люди, толкущиеся вокруг… Блайт и Эдит Джексон, Венцеслав и Гелетт… Что они теперь думали обо мне, если вообще вспоминали меня? Благодаря сплетням я какое-то время оставалась для них живой. Но теперь, наверное, они бы не сочли меня даже призраком при встрече. Мой рисунок на стене, скорее всего, не сохранился. От меня не осталось ничего. Ничего… Эта мысль расстроила меня сильнее, чем я ожидала.
