Тихо присвистнув, Венц сделал вид, будто ищет, где спрятаться:
– О боже мой! Здесь еще один человек, ставший его жертвой!
Не обратив на него никакого внимания, Лароса затянулся сигаретой.
– А вы, я вижу, весьма сообразительны, – сухо процедил он мне.
– Но… вы не можете им быть…
– Может! Это он! Альфонс Бандерснитч во плоти, – объявил Эдиссон. – А ведь я ему говорил, что имечко он себе выбрал ужасное.
– Но оно довольно хорошо обеспечивает мне инкогнито, разве не так? – спросил Лароса.
– Но вы совсем не такой, каким я вас себе представляла! – воскликнула я.
Лароса был слишком молодой, слишком мужественный, слишком итальянец.
– Так все говорят, – вмешался Эдиссон. – Не зря я повторяю тебе, Лароса: ты пишешь как угрюмая старуха, живущая с сотней кошек.
Данте Лароса ответил ему тонкой улыбкой:
– Может, ты позаимствуешь мне парочку своих кошечек, Эдисон. Чтобы я лучше соответствовал твоей характеристике. Между прочим, Олдер пообещал отправить меня вскоре на Пиратский берег.
– Он всем это обещает, – встряла женщина в черном, отрекомендовавшаяся мне как Блайт Маркович, автор воскресных очерков для «Экземайнера». И добавила, уже обратившись к Ларосе: – Олдер будет говорить вам то, что вы хотите услышать. Постоянно. Лишь бы вы работали у него и дальше. Но это не значит, что он выполнит свои обещания.
– На этот раз, я думаю, он сдержит слово, – проронил мрачно Лароса.
– Поменять сливки на отбросы – это чересчур даже для тебя, – сказал Эддисон.
– Как знать. Может, для меня окажется облегчением писать об убийцах людей, а не об убийцах этикета котильона, – парировал Лароса. – Разнообразие всегда на пользу.
К нам подошла женщина в тюрбане:
– У вас вечеринка? А почему я не приглашена?
– Потому что ты носишь такую нелепую шляпу, – сказал Венц.
Женщина погладила узорчатый шелк:
– Вам она не нравится? А по-моему, очень стильно.
– Опять поклоняешься идолам в Чайнатауне? – поинтересовался Эдиссон.
Блайт Маркович вздохнула:
– Ох, Гелли, ну когда, когда же ты научишься различать религии? Эдит, присоединяйся к нам. Познакомься с мисс Мэй Кимбл, загадкой, которую Эллис по глупости привел в «Коппас». Мисс Кимбл – Эдит Джексон.
– Художница, – пояснил мистер Эдиссон.
Эдит Джексон выпустила в потолок длинную струю табачного дыма:
– Как приземленно, Гелетт! Обычно ты не столь небрежен со словами. Я предпочитаю называться «акварелисткой», на первую букву алфавита. А чем вы занимаетесь, мисс Кимбл? Кроме того, что украшаете своим обществом нашего именитого архитектора?
– Чем я занимаюсь?
– Вы писательница? Поэтесса? Драматург? – скользнула глазами по залу акварелистка. – Только не говорите мне, что вы рисуете. А то я сбегу от вас к Кармелю, там нет конкуренток.
Я тихо рассмеялась:
– Я немного рисую, но только комнаты.
– Комнаты? – эхом откликнулась мисс Джексон.
Эллис Фарж подлил мне вина в бокал и сказал:
– Бога ради, довольно инквизиции.
– Мы здесь особо не церемонимся, – заявил Венц. – Никаких «мисс», «миссис» и «мистеров» за этим столом. Мы должны придумать вам подходящее прозвище. Если, конечно, позволим вам остаться в нашей компании. Скажу вам больше: мы проведем после вашего ухода голосование.
– На предмет чего? – уточнила я.
– Нравитесь вы нам или нет. Вы сейчас проходите испытание. Будьте внимательны и осмотрительны. – Затушив бычок своей последней сигареты в уже пустом бокале, Данте Лароса откинулся на спинку стула, а затем, понизив голос и придав ему доверительный тон, спросил у меня: – Не брезгуете посещать дешевые кабаки?
Разговор вокруг нас велся громко. Я обвела взглядом всех сидевших за нашими составленными столами, но, похоже, никто не обратил внимания или не придал значения тому, что Лароса обратился лишь ко мне.
– Я не понимаю, что вы имеете в виду…
– Только то, что «Коппас» не жалуют не только представители высшего света, но и подражающие им выскочки, мнящие себя сливками общества.
– Вы причисляете меня к ним?
– Я причисляю вас к тем, кого можно увидеть в Инглсайде либо на пьяных вечеринках на яхтах, либо в скандальных плавательных костюмах в «Купальнях Сатро».
Мои щеки зарделись, но я постаралась не думать об этом и придать своему голосу такой же насмешливый, как у Ларосы, тон:
– О да, благодарю вас за столь пристальное внимание к моей персоне. Мне понравилась подпись под фотографиями. Очень остроумно. Это вы ее придумали?
Лароса ухмыльнулся:
– Рад, что вы оценили ее по достоинству. Жалею, что не оказался в тот момент в купальнях и не увидел этого воочию.
– Удивлена, что вас там не было. Мне казалось, вы вездесущий.
Лароса состроил гримасу:
– Увы, нет. Я стараюсь избегать Ревнителей Отмирающих традиций. Слишком уж они скучны.
– Ревнители Отмирающих традиций? Кто это?
– А мисс Салливан вас не просветила на этот счет? Удивлен. Они под стать консерваторам, только еще более пресные и нудные. Жены сенаторов и иже с ними. Очень старая школа.
Я ничего об этом не знала.
– А кто относится к консерваторам?
– Хоффманы, Олриксы, Маккеи… сотня влиятельных семейств.
– Старые семейства Сан-Франциско, – догадалась я.
– Старые деньги, иными словами – потомственная денежная аристократия, – Лароса наклонился ко мне еще ближе. – Очень респектабельная публика. Но не веселая. Ваше место – в кругу энергичных и модных Ультрас. Они не такие скучные и не такие парвеню, как эти ваши Выскочки.
Парвеню. Слова Голди о Хоффманах и Олриксах, Клуб почитателей котильона… Все это разом зазвенело в моих ушах. Похоже, в моем восприятии Сан-Франциско оставались пробелы.
– Мне сложно об этом судить…
– Не хватает образования. – Лароса прикурил очередную сигарету. – Как вы познакомились с Фаржем?
– Он работает на моего дядю.
– Джонатана Салливана, – нараспев произнес Лароса. – Строителя, члена попечительского совета. Обладателя любовницы с Очень-Важными-связями, больной супруги и красивой дочери.
Я озадачилась:
– Вы всегда так поступаете при знакомстве с новыми людьми?
– Как поступаю?
– Перечисляете все, что вам о них известно?
Лароса пожал плечами:
– Лучше действовать и вести разговор в открытую.
