Мы подождали, когда дядя и его дама сердца выйдут из парка, и еще минут пять – чтобы удостовериться, что они не повернут назад. И только после этого Голди разрешила мне выйти из-за Крылатой Победы. А когда мы через несколько часов вернулись домой, я поспешила с карандашами и альбомом в потрепанном кожаном футляре в сад. В надежде позабыть и о дяде с миссис Деннехи, и о своей собственной вине перед тетей Флоренс. И найти утешение.
Но я уже долго не практиковалась в рисовании, а сад, как и дом, не казался мне надежным прибежищем. В нем тоже было многолюдно и до странности пустынно одновременно. Выложенная белым камнем дорожка извивалась среди засаженных розами цветников, охраняемых отрядами статуй. Напротив одной из многочисленных стен с барельефами фонтан из нимф выплескивал воду из огромных урн. Глазу негде было отдохнуть, но, по крайней мере, у сада не было ограничивающей крыши, и ясное октябрьское небо простиралось голубым покровом над головой высоко-высоко.
Заметив приближавшегося дядю, я напряглась. Не только из-за воспоминания о том, как он утром гулял под руку с любовницей, но и из-за осознания того, зачем он меня искал. Я всю ночь размышляла о том, как оправдаться перед ним за свою встречу с тетей, но так ничего и не придумала. Я была предупреждена. Тем не менее позволила своему любопытству взять над собою верх. И теперь я была бы счастлива, если бы дядя не стал настаивать на моем отъезде.
– Вот ты где! – Как всегда пугающе безупречный, он жестом указал на скамейку: – Не возражаешь?
– Пожалуйста, – подвинулась я, освобождая для него место.
Вытянув шею, дядя заглянул в мой альбом:
– Голди сказала, что ты любишь рисовать. Она была права. У тебя очень хорошо получается. Можно мне взглянуть? – Он протянул руку, и, не найдя вежливого способа ему отказать, я отдала ему альбом. Дядя просмотрел мои эскизы с неподдельным вниманием. – Пожалуй, я поручу тебе разработать дизайн нового здания. Уж слишком сложно ангажировать архитектора, которого я хочу.
Я моргнула в изумлении:
– Вы шутите?
Дядя Джонни вздохнул:
– У тебя хороший вкус. Хотя мне бы хотелось побольше ангелов.
– Похоже, у вас к ним особое пристрастие.
– Господь мне помог, – просто ответил дядя, вернув мне альбом. – Мне хочется воздать ему должное чем могу.
«Есть гораздо лучшие способы отблагодарить Господа, нежели покупка двенадцати дюжин фарфоровых купидонов», – подумала я, но благоразумно не высказала эту мысль вслух. Мы каждое воскресенье ходили в церковь, но благоговейному вниманию мессе дядя предпочитал там общение со знакомыми. О других примерах игнорирования Господа и его заповедей мне и думать не хотелось.
– А что за архитектор?
– Эллис Фарж… О, я вижу, ты уже слышала о нем?
– Он был намедни в «Клифф-Хаусе». Голди мне его показала, – ответила я, и тут мне вспомнился тихий комментарий Томаса о том, что никто не посмел бы отказать «Салливан Билдинг». Выходит, хоть один, но посмел.
– Фарж там был? Как странно. Последнее время он предпочитает уединение. Каких только усилий я не прикладывал, чтобы привлечь его к проекту. А он, видите ли, устал… Но тебя, дорогая, это никоим образом не касается. – Дядя вздохнул, и этот вздох воплощал собой безусловное разочарование. – Я хотел поговорить с тобой еще кое о чем. О вчерашнем инциденте с Флосси.
– Простите меня! – перебила я дядю. – Тетя пригласила меня к себе, мне следовало отказаться, но…
Дядя поднял руку, призвав меня к молчанию:
– Ее сейчас осматривает доктор Броуни. Полагаю, тебе нужно с ним поговорить.
Дядя разговаривал со мной как с маленьким несмышленым ребенком, и я почувствовала, как покраснели мои щеки:
– Я извлекла урок, дядя Джонни.
– Возможно. Но если ты побеседуешь с доктором, мне станет легче на душе. Он лучше любого другого объяснит тебе положение вещей и перспективу. – Дядя поднял и протянул мне руку.
Зажав альбом под мышкой, я пошла с ним в комнату отдыха дожидаться мистера Броуни. Раскаяние и так уже переполняло мое сердце, а в полной людей комнате оно вообще меня парализовало. Вконец разнервничавшись, я присела, а дядя Джонни закурил. Вскоре комнату заволокло дымом, как залив туманом. И к приходу доктора я по-настоящему опасалась, как бы мне не упасть в обморок.
Мистер Броуни поглядел на меня свысока. Его глубоко посаженные глаза источали враждебность.
– Полагаю, – заговорил он, – вы осведомлены о болезни тети, учитывая ваш собственный опыт.
– Мой опыт?
– Мне известна история сумасшествия в вашем роду. – Ничего не понимая, я уставилась на доктора. – Ваша мать, – подсказал он, – разве она не была одержима какими-либо маниями или фантазиями?
– Нет, что вы! Я никогда…
– Возможно, вы просто не желали этого замечать и тем более признавать. Мы часто стараемся оправдать поведение тех, кого любим, – объяснил доктор, и его лицо приняло сочувствующее выражение. – Сумасшествие часто передается по наследству. Так что сестры могут страдать им в равной мере.
Я была настолько потрясена утверждением мистера Броуни, что практически не услышала остального. Доктор долго разглагольствовал об уходе за тетей, о чудодейственной настойке опиума и о полном спокойствии, необходимом ей. Я все это уже знала. И когда он ушел, вздохнула с облегчением. Мне не понравились ни сам мистер Броуни, ни его нелепые предположения.
– Ты в порядке, Мэй? – поинтересовался дядя Джонни. – Надеюсь, ты не нашла беседу с доктором чрезмерно утомительной?
– Нет, конечно же нет. Мне так хочется хоть чем-то вам помочь.
– Тебе ни к чему себя изводить. Развлекайся лучше с Голди в городе, – небрежно махнул рукой дядя. – Молодость дается только раз.
Я с трудом выдавила улыбку:
– Боюсь, дядя Джонни, я не создана для развлечений. Я ощущаю себя бесполезной.
– Бесполезной?
– Я провела здесь уже три месяца, и, по-моему, мне пора подыскать себе какое-нибудь занятие… дело.
– Дело? – дядя произнес это слово так, словно оно было безвкусным. – Дело? – повторил он еще раз. – Да что тебе еще делать, кроме того, чем ты уже занимаешься?
– Мне следует найти себе работу. Я могла бы устроиться гувернанткой или… еще кем-нибудь. Могла бы заняться благотворительностью. Я чувствую, что злоупотребляю вашим великодушием.
Дядя Джонни рассмеялся:
– Я считаю тебя своей второй дочерью, Мэй. Пожалуйста, не заводи больше таких разговоров. Что подумают обо мне люди, если я позволю племяннице зарабатывать своим трудом на жизнь? Боже мой! У тебя и мыслей таких не должно возникать. Я хочу, чтобы ты делала то же, что и твоя кузина. Чтобы ты была веселой и беспечной. Мне в удовольствие видеть тебя такой.
Сердце мое замерло, хотя и я попыталась вернуть дяде улыбку:
