– Явись, о отрок! Мир убереги от тщетной
Гибели! Единственный спаситель!
С твоей защитой век наш расцветет,
Очистится от прежних преступлений…
Вернется столь давно желанный мир,
И узы братские соединит любовь!
О том поет поэт, пророк гласит:
Излечит только новая любовь.
На последних строчках он повернулся к Изе и положил голову ей на грудь.
– Стефан Георге, – с сияющим взглядом прошептал он. Потом неожиданно подпрыгнул, продекламировал последние строфы, сделал пируэт и комично поклонился окружающим. Несколько гостей с соседних столиков захлопали в ладоши. Он не обращал внимания на оживление окружающих, на шепот, на любопытные взгляды – ну, или делал вид, что не обращает, подумала Иза и улыбнулась.
Наконец принесли еду. Жан заказал второй графин вина. Лука лично принес им мясо. Симпатичного официанта он оставил за прилавком, заметив ревнивые взгляды Эриха – это могло плохо сказаться на торговле.
Таких мужчин Иза не встречала ни в Лодзе, ни в Берне. Всезнайки из медицинского университета оказались скучными и безжизненными обывателями. Коммунисты у ее подруги Маргарет были ненамного лучше, а порой и вовсе невыносимо авторитарны. Эти же двое – совсем из другого теста. Что бы подумал отец, если бы увидел ее сейчас? Ее, дочь ортодоксального еврея, с двумя гомосексуалистами? У иудеев гомосексуальность строго запрещена.
– Я спросил его, – рассерженно рассказывал Эрих, – а если я подохну от всей это вегетарианской дребедени? И знаете, что ответил этот самонадеянный глупец? Он смерил меня взглядом с головы до ног и прогнусавил своим всепонимающим, всепрощающим фальцетом: «Это стало бы для нас неизбежной утратой». А теперь скажите мне, господа, это вегетарианство вызывает импотенцию или нужно быть импотентом, чтобы стать вегетарианцем?
К кофе с водкой все трое уже сжимали друг друга в объятиях. Через несколько дней Иза переехала в хижину на горе.
День начинался с толкования сновидений. Жан, Иза, Отто Гросс, Эрих Мюзам и еще несколько молодых девушек и парней молча уселись в круг. Все были без одежды. Дул легкий ветерок. Над поляной гудели пчелы.
– Кто хочет начать?
Мужчины опустили взгляд, женщины испуганно посмотрели на Жана. Отто Гросс с наслаждением почесал мошонку. Его член немного набух. Йоханна, высокая и очень худая девушка с белоснежной кожей, усыпанной веснушками, это заметила и тактично отвела взгляд.
– Тебя раздражает вид моего члена, Йоханна?
Йоханна посмотрела Отто Гроссу в глаза.
– Нет.
– Тебя возбуждает мое возбуждение?
– Возможно…
Хихикая, она обхватила руками свои бесконечно длинные ноги.
– Я вижу, ты намокла, пока мы говорили. Тебя возбуждают слова?
– Иногда…
Гросс обратился к остальным.
– Как считаете? Женщины сильнее реагируют на слова, а мужчины – на первичные сексуальные стимулы?
– Мы сейчас будем говорить о притеснении? – сказала Иза. Она холодно посмотрела на Гросса.
– Между мужчинами и женщинами всегда будет притеснение, Иза.
– Мы начинаем сопротивляться.
– Да? И как же? Как ты собираешься сопротивляться двухтысячелетней христианско-иудейской истории? Даже если вы захотите, мужчины все равно сильнее. Ваше предназначение – давать и доставлять удовольствие. Возможно, вы можете думать иначе, но не чувствовать.
– Вы забрали у нас право голоса, но мы отвоюем его.
– У патриархата? Я бы на это посмотрел. Эмансипация бесполезна и изначально обречена на провал, пока мужчины остаются теми, кто они есть.
– Но они изменятся. Или исчезнут, если не поймут – их поработила та же система, что и нас.
Жан напряженно ждал, какое направление примет беседа. Его рука блуждала по колену Изы. Та решительно отодвинулась. Другие девушки нервно теребили волосы или потягивались на солнце.
– Я думала, мы будем толковать сновидения, – разочарованно пробормотала одна из них.
– Йоханна, ты тоже считаешь, что при сопротивлении женщины теряют эротическую привлекательность?
– Иногда…
– Ты хочешь переспать со мной? – он вызывающе посмотрел на нее.
– А твоя жена?
– У нас свободные отношения.
– Нет, – стройная девушка с широкими плечами откровенно расхохоталась.
– Но отношения? – уточнила Иза, не удостоив ее взглядом.
– Ты ведь тоже делишь своего Жана с Эрихом, – сказал Гросс.
– Он был до меня, и я ни у кого ничего не отнимаю.
– Это действительно другое, – рассмеялся Гросс.
– К тому же, Жан и Эрих – лучший пример мужской эмансипации.
– Иза, глубоко внутри у нас бушует конфликт, угрожающий нашей духовной цельности, – тихо и вкрадчиво начал Отто. – Это внутреннее противоречие грозит всем, каждому человеку на планете. И потому, – его глаза нервно заблестели, конечности задергались, он говорил все быстрее и громче, – потому каждый из нас верит, будто его личная трагедия неминуема и так жить нормально. Все начинается в материнской утробе. Еще не рожденный ребенок приспосабливается к семье, в которой появится на свет, и узнаёт – его способ любить должен соответствовать кодексу той самой семьи. Как только он учится осознавать, он чувствует, что его воля сталкивается с волей других, как и любовные желания: он учится их переиначивать и, в случае девочек, подчинять ожиданиям отца. На мечты об освобождении, на мольбы о позволении следовать своим чувствам существует лишь один ответ: осознание собственной беззащитности и одиночества. Следствие безграничного детского страха перед этим всеобъемлющим одиночеством – классическая семья, знакомая каждому из нас, с простым и ясным требованием: будь одинок или стань таким, как мы.
Все смущенно опустили взгляд. Ладонь Жана искала Эриха, другой рукой он обнимал Изу. Гросс часто спорил с ее критическими высказываниями. Невысокая полная девушка рядом с Эрихом засмеялась. Остальные вторили ее пронзительному хохоту, принялись хихикать, ползая по земле, когда бледная Йоханна вдруг безудержно зарыдала. Ее тело свело судорогой. Она в панике хватала ртом воздух. Жан и Иза попытались осторожно ее обнять, но она неожиданно оттолкнула их с дикими криками.
– Свиньи, угнетатели и свиньи. Вы свиньи. Жалкие свиньи.
Гросс вскочил и встал перед лежащей на земле, трясущейся Йоханной. Постепенно дрожь прекратилась, ее дыхание выровнялось. Пока Жан ласково поглаживал девушку, Гросс достал из аптечки, которую всегда носил с собой, белый порошок. Он насыпал немного в широко раскрытый рот Йоханны. Она скривилась от горького вкуса.
