– Мама, перестань! – Кричать я не собиралась. – Моя жизнь – не дом, который ты готовишь для клиентов.
Дядя Дейл и папин двоюродный брат у бара оборачиваются на нас. Мама в замешательстве делает шаг назад.
– Милая, я просто хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы ты знала, что можешь…
– Что могу «получить все, что хочу»? Но что, если мое «все» отличается от твоего?
По лицу видно, что ей больно.
– Я хотела сказать, что ты можешь всем со мной поделиться.
– Валери, не знаешь, где у нас второй кулер?
Папа, как всегда, вовремя.
– Не сейчас, Джон, – шикает мама.
Он смотрит на нее, на меня и уходит.
Общая фигура отца. Я не знаю, в отличие от Эвана и Анастасии, каково это – потерять родителя, и мне в этом повезло, но я знаю, что чувствуешь, когда один из них медленно исчезает. Меня бесит мамино вмешательство, но я злюсь и на отца – за то, что он опустил руки.
Мама разглядывает мое лицо.
– Что с тобой происходит, Джесс? Я как будто совсем не узнаю тебя в последнее время.
– Может быть, – холодно говорю я. – Может, ты никогда меня не знала.
Ей больно это слышать, не сомневаюсь. Как только я ухожу, тут же жалею о сказанном. Но я устала притворяться той дочкой, которая нравится маме. Неужели она не может любить меня такой, какая я есть? Я не общительная, но внимательная. Нос вечно в книге, зато с богатым воображением. Неловкая, странная, но я впервые в жизни стараюсь быть честной.
– Воу, – говорит Гриффин, когда я проношусь мимо фаршированных яиц. – Не знал, что ты так умеешь.
21
27 августа, 2007
Архивы семейства Морган хранятся в трех больших картонных коробках; это фотоальбомы, записки о рождении детей, приглашения на свадьбы, одинокие полароидные снимки и связки писем, накиданные так же, как дневники в сундуке. Поэтому мой подход ничем не отличается – просто копаться.
После семейной встречи я, вместо написания работы по истории, изучаю генеалогический сайт. Откопала две анкеты с переписи населения, где указаны Генри Фрэнк Морган и его супруга Анна Х., а также свидетельство о смерти дяди Генри. Ноги онемели, когда я увидела дату смерти: 17 июля 1961 года – годовщина убийства Романовых. Конечно, это просто совпадение, но какое же жуткое. Неудивительно, что Анна ото всех закрылась, – она, наверно, думала, что на ней лежит проклятие.
Еще час поисков Анны Уоллес, Анны Х. Уоллес и Анны Хасуэлл, и я обнаруживаю лишь несколько не связанных между собой документов из 1890-х годов. Я не знаю, что именно хочу найти в коробках, но я уверена, что обязательно обнаружу что-нибудь интересное, новую подсказку.
К сожалению, тут есть на что отвлечься. Нахожу фотографии папы с выдачи аттестатов – с челкой перышками и в слишком узких штанах клеш. Нахожу зернистые фотографии бабушки с дедушкой в оттенках сепии. На одной фотографии бабушка Рози Морган, вылитая Жаклин Кеннеди, держит на руках младенца – моего отца. Трехлетний дядя Дейл стоит в стороне в высоких шортиках и изо всех сил вытягивает язык. Рядом с ним – Элси Уоллес Морган. Моя прабабушка, или «бабуля», та самая, которая отправила тетю Анну в психбольницу. На ней очки в роговой оправе, волосы завиты в мелкие бигуди.
– А что именно ты ищешь? – спрашивает тетя Мэй.
Она была наверху, но теперь спустилась ко мне со стаканом чая со льдом, который я не просила, но с удовольствием приняла. Тетя Мэй родилась и выросла в Джорджии, они с дядей Дейлом познакомились, когда она работала стюардессой. Ставлю чай на ковер, тетя приподнимает картонную крышку и разглядывает пыльное содержимое коробки.
– я не знаю. Надеюсь найти что-то, связанное с дядей Генри и тетей Анной.
– О-о-о. – Ее губы в помаде выразительно формируют букву «о». – Эта чудачка.
Мама говорит, что тетя Мэй сплетница, но тут это может сыграть мне на руку.
– Возможно, это странный вопрос, но ты не помнишь, у нее была какая-то связь с Россией?
Секунду тетя Мэй раздумывает, как вдруг у нее над головой будто загорается лампочка.
– Да, помню! Короче, как-то раз, когда мы смотрели новости, она жуть как странно себя повела. Это было на следующий день после Рождества. Твой папа так злился на Дейла за то, что он не приглашает Анну по праздникам, вот мы и позвали ее на ужин. Она всегда просто сидела в углу, ни с кем не говорила, ну, кроме собачки. Я решила, что у нее просто не все дома. Это, наверно, было в девяностых, ну, потому что президентом был этот, Горбачев. Ты-то не помнишь, но когда-то он был президентом России.
Президентом СССР, но я ее не поправляю.
– Конечно, тема не рождественская, но вершилась история. Это, типа, как первый человек на луне – ну, нельзя не смотреть! Короче, сидим мы все у телевизора, ну, все, кроме Кена с Нилом, они, наверно, играли где-то. Я всегда Дейлу говорю, что в Рождество он к ним слишком добр.
Как же мне хочется закричать, чтобы она наконец перешла к делу.
– Короче, они показали, как опускают флаг – ну, ты знаешь, тот красный с желтым молоточком, – а тетя Анна как разрыдается. Серьезно, разрыдалась! – Тетя Мэй округлила глаза, будто до сих пор поражена ее реакцией. – Мы никак не могли ее успокоить! Дейл в конце концов отвез ее домой и уложил спать. Она уже была старушка. Наверно, ей не хватало Генри по праздникам. Или Бог ее знает, – вздыхает она. – Это поколение повидало столько ужасов.
Слабо сказано. Конечно, тетя Анна так на это отреагировала. Падение государства, приказавшего убить ее семью, не могло не вскрыть старые раны.
Тетя Мэй пожимает плечами.
– Тебя интересовало что-то типа этого?
Я говорю, что да, именно это.
– Супер. – Она хлопает меня по коленке и с усилием поднимается. – Ладно, не буду тебя отвлекать. Только, может, принести что-нибудь? Есть не хочешь?
– Нет, спасибо, я уже скоро поеду.
– Не торопись. Без мальчиков тут так тихо. Я всегда рада компании. – Она подмигивает и задерживается у двери. – Кстати, ты еще встречаешься с тем мальчиком, Райаном? Он всегда казался мне таким лапочкой…
Погрузившись в третью огромную коробку по локоть, я наконец нахожу, что искала. Между фотоальбомом и свадебным портретом моей прабабушки лежит несколько писем, связанных потрепанной белой ленточкой, с марками начала 1930-х годов. Тонкие и пожелтевшие, они напоминают мне дневники Анны; только письма, судя по почерку в стиле «куриная лапа», писал кто-то другой. Письма адресованы Элси Морган. Адресант – Г. Уоллес.
Я забираюсь за кожаный диван дяди с тетей, скрещиваю ноги по-турецки и аккуратно развязываю ленточку.
2 ноя. 1930
Дорогая Элси!
Вернусь домой 12 ноя. Сегодня холодно. Вчера земля заледенела. Как Джек? У меня все хорошо.
