Он хихикнул, Алиса закатила глаза. Сердце выскочило у меня из груди, как птица, напуганная собаками. Лисбет Барклай озвучила мои мысли.
– Царина? – спросила она.
Лисбет, кажется, была самой трезвой в группе.
ЦариЦа – моя мать. Точнее, она ею была. Этого исковерканного слова, которое я вижу и слышу в Америке, вообще не существует. К тому же это не мой титул. Но я поняла, о чем они говорят.
– А вы не знали, что наша Анна – русская принцесса в изгнании? – Дики оскалил зубы в улыбке, как кот, только что поймавший мышь.
Я была поражена, думала, что меня сейчас стошнит, перед глазами пронесся эпизод в такси:
«к вашим услугам»… «не такая, как другие девушки»… «принцесса»… «впечатлений на всю жизнь хватит»… Я подняла взгляд. Дики на меня не смотрел.
Но откуда ему знать? Я никому ни слова не сказала с тех пор, как покинула Англию. Ругаю себя за то, что не сразу взяла себя в руки, – настолько его слова в праздничном зале поразили меня. Лисбет радостно захлопала в ладоши.
– Как романтично!
– Дики, ты пьян, – сказала Алиса.
– Я думал, красные их пришили, – пробормотал Джей.
– Не понимаю, о чем вы… – начала я запинаясь, но музыканты запустили обратный отсчет, и инструменты заглушили мой голос.
– Десять! – радостно закричали соседи.
Лисбет вскочила на ноги. Дики воспользовался возможностью обхватить Бетси за талию.
– Девять!
Все повернулись к сцене.
– Восемь!
И обо мне тут же забыли.
– Семь!
Разоблачение подошло к концу. Я кое-что поняла. От этого осознания мне больно, но теперь я ясно вижу, что происходит, будто туман рассеялся. Я не в состоянии все пересказать, но после определенных событий я в бегах. Иногда, когда выбора не остается, доверяюсь незнакомцам, иногда – полагаюсь лишь на собственные способности. Оказавшись здесь, я подумала, что можно перестать бежать. Но я не перестала. Эта жизнь, этот город, полный пузырьков и блеска, – наркотик. Усыпленная развлечениями, я стала искать спасения от правды в иллюзии. Все эти месяцы я была уверена, что могу скрываться, находясь на поверхности. Я забыла, что когда твое наследие – страх и потери, убежать на самом деле невозможно.
Да и кого винить в предательстве? Ашбурна? Разве стоит удивляться, что за те два года, что мы не общались, он мог кому-то проболтаться? Неужели он не мог как-нибудь перебрать хорошего вина и рассказать о бедной одинокой принцессе человеку, которому не стоило доверять?
Или это просто шаг в чьей-то большой игре – пришло время использовать меня тем, кому это нужно? Мою жизнь купили невероятной ценой. Конечно, я пешка. Я не могу знать, какой ход будет дальше.
Я больше не верю, что те, кто привез меня сюда, действительно обо мне пекутся, что я вообще когда-то их волновала. Я окружила себя пустыми людьми. Но они могут быть опасными. Я должна покинуть Нью-Йорк.
Судьба отняла у меня все: семью, престол, страну. При мне осталась только собственная личность, и я цепляюсь за нее как никогда раньше. Я исчезну, таким образом вернувшись к себе.
Всегда, А.
– Может, мы неправильно на это смотрим.
Эван сидит за нашим кухонным столом над третьей чашкой кофе (черный с двумя ложками сахара с горкой).
Анна ответила на наш вопрос. Да, ее личность, или какая-то версия ее личности, была кому-то известна, но выдал ее кто-то другой, и в результате она похоронила эту тайну еще глубже.
– Еще кофе? – предлагаю я.
– я стараюсь пить меньше кофе.
– Шутишь?
– Кофе – дело не шуточное.
Мой телефон на столешнице вибрирует. Эсэмэс от Райана: «Тебе луше?». Погруженная в чтение информации о Романовых и переживания по поводу вчерашней ссоры с Кэти, я просто сказала ему, что плохо себя чувствую. Это мило, что он написал, но почему-то опечатка жутко меня бесит. Нет, мне не «луше».
– Надо ответить? – спрашивает Эван.
– Нет, – говорю я и выключаю телефон.
– Так, давай ознакомимся с фактами, – говорит Эван. Он встает и начинает ходить кругами. – Может, надо искать не совпадения с дневниками, а понять, могла ли Анастасия вообще избежать расстрела?
В памяти всплывает фотография, жуткая сцена убийства в доме Ипатьева: стена, испещренная дырами от пуль, темные пятна крови на полу. Резня в крошечной комнате.
Эван продолжает:
– Как она добралась до Америки, мы знаем, но вот как оказалась у сэра Ашбурна в Лондоне, в трех тысячах миль от Екатеринбурга и места расстрела? Там написано, что ей помогали… но кто, как и зачем?
Кроссовки попискивают, когда он драматично разворачивается на пятках. Мой напарник прав. Пока наш подход напоминал рыбалку, поиск подсказок в дневниках. Мы сопоставили даты, убедились в подлинности имен, потом искали человека, которому она могла раскрыть свой секрет. Но надо выстроить хронологию.
– Итак, – говорю я. – Анна прибыла в Нью-Йорк в 1922 году. До этого она была в Лондоне. Давай пойдем в обратном порядке, так дойдем до ночи расстрела.
Уже почти пять. Весь день мы провели за чтением о жизни Анны в Нью-Йорке, а затем побеге из города и от новых знакомых. Когда я с Эваном, часы утекают легко и быстро, как вода в сток.
Договариваемся встретиться следующим утром. Только одна проблема: завтра среда, и, хотя мамы с братом, скорее всего, не будет дома, у папы по средам выходной. Я предпочла бы избежать потока папиных шуток, поэтому предлагаю Эвану встретиться в другом месте.
– я знаю одно место. Оно на улице, но там тихо, можно спокойно почитать.
– Это парк?
– Вроде того. – Он странно улыбается и называет перекресток на другом конце города.
Я провожаю его до велосипеда, прислоненного к нашему крыльцу, и Эван взбирается на алюминиевую раму. Он – девятнадцатилетний парень на фиолетовом детском велосипеде, но в том, как он стоит, широко расставив ноги, облокотившись на руль, наклонив голову вбок, есть что-то привлекательное, и это заставляет меня улыбнуться.
– Знаешь, кое в чем ты не права, – говорит он.
Мне хочется ответить, что не права я во многом.
– Ты сказала, что никому не говорила о дневниках.
– Это правда. – Когда я заговорила о секретах, он решил, что я что-то от него скрываю. – Эван, честное слово, я ни в чем тебя не обманываю.
– Нет, одному человеку ты о них рассказала… мне.
Хитро улыбаясь, он ставит ноги на педали и отъезжает, прежде чем я успеваю ответить. Доехав до угла, он поднимает руку и машет, не оглядываясь. Он знает, что я смотрю ему вслед.
