– Что-то настолько опасное… – настаиваю я. – Не уверена, что я бы на ее месте кому-то рассказала.
– Но ты хранила бы здоровый сундук с дневниками? Вот это – опасно.
– Да, – соглашаюсь я. – Но она ведь их спрятала.
Эван останавливается и поворачивается ко мне.
– Ты могла бы почти всю жизнь прожить в обмане, притворяться другим человеком?
Что-то в его вопросе заставляет меня задуматься перед ответом.
– Да ладно тебе, у всех есть секреты. Просто этот секрет был очень серьезным.
– Секреты есть не у «всех». – Он хмурится, его лицо мрачнеет. – Ты что-то от меня скрываешь, Джесс?
– Нет! – уверяю я; он меня не понял. – Я ничего от тебя не скрываю. Но, конечно, есть вещи, которые… которыми я не делюсь со всеми на свете. – я пожимаю плечами. – Сам посмотри: вот передо мной одна из величайших исторических находок двадцать первого века, а я никому и слова не сказала!
– Возможно, – говорит Эван. – Возможно, перед тобой одна из величайших исторических находок двадцать первого века. – Он чуть расслабляется и вздыхает. – Мы знаем, что она добралась до Америки, – говорит он и тут же бежит к лестнице. – Может, она почувствовала себя в безопасности настолько, чтобы кому-то рассказать, кто она на самом деле.
Эван написал на небольшом листке три слова на русском.
Америка. Соединенные Штаты.
Мы пытаемся найти эти слова в дневниках, сканируя глазами каждую страницу. Как всегда, буквы по-прежнему являются для меня непонятными символами, набором палочек и завитушек, только теперь они мне знакомы – меньше похожи на иероглифы пришельцев и больше на записку, оставленную на кухне близким человеком. И тут я замечаю.
Америка. Потом еще раз, на той же странице. Америка. Несколько раз перевожу взгляд со страницы на бумажку Эвана, сравниваю каждую букву.
– Америка!
Эван вздрагивает, когда я подскакиваю с дневником в руках. Это самый украшенный из всех, что мы успели прочесть, с кожаными уголками, покрытый красивой бумагой с изысканным узором. Даже края страниц покрыты мраморной краской.
Подношу дневник так близко к лицу Эвана, что он скрещивает глаза. Эван берет дневник и прищуривается, разглядывая страницу.
– Смотри. – Он указывает на слово, что начинается с буквы, которую я назвала бы большой «эйч».
Я опустилась рядом на ковер, наши руки соприкоснулись.
– Нью-Йорк, – радостно говорит он. – И Чикаго, и…
Я улыбаюсь.
– Читай же.
1.4.1922
Плыву в Америку, хотя мне это едва удалось! Вчера перед сном была уверена, что «Балтик» уплывет без меня и все наши старания окажутся напрасными. Но утром встретилась с Ашбурном в лобби, перед завтраком.
– Ну что, дорогая, – сказал он, и по его довольной ухмылке я поняла, что его план удался. – Мы висели на волоске, но, кажется, все получилось. – Он вложил мне в руку хрустящую синюю бумажку. Паспорт. Я хотела было его открыть, но Ашбурн шикнул: – Не здесь! – и затащил меня в ближайшую дамскую комнату.
Знал ли ты, мой дорогой, что имя «Анастасия» означает «воскресение»? За закрытой дверью я разглядывала себя, перерожденную.
Меня зовут Анна Долорес Хасуэлл. Дату рождения оставили прежней – моя единственная просьба.
– Лейк-Блафф, Иллинойс? – переспросила я, заметив место рождения.
– Только по-английски произносится «Иллиной», – поправил меня Ашбурн.
– Иллиной, – повторила я.
– Не хуже настоящих янки, – улыбнулся он. – Не зря тренировалась.
Вот и пригодился талант к имитации, который когда-то так раздражал мою нянечку и учителей.
Мне рассказали, что Чикаго – «достаточно отдаленный, достаточно приличный и достаточно малоизвестный» город в Соединенных Штатах, чтобы мне поверили и не задавали лишних вопросов. Когда я спросила, бывал ли он там лично, Ашбурн рассмеялся:
– Нет, дорогая, что мне делать в Лейк-Блаффе, Иллинойс? В том-то и дело.
– А «Хасуэлл»? – спросила я.
– Ну, «Хаасе» – не вариант, – сказал он, хлюпнув носом. – Немцев там не любят.
У меня был час, чтобы превратиться в другого человека.
«Балтик» намного больше яхт, на которых я плавала, даже больше «Штандарта». Говорят, когда-то это было крупнейшее в мире судно. На причале мы с Ашбурном обнялись. Осмелюсь сказать, что у него в глазах стояли слезы, когда я протянула ему платочек, который он мне заказал с моими инициалами – настоящими.
– Что ж, – сказал он. – Видимо, я должен его забрать. – Он вытащил платок из нагрудного кармана жилета и заправил туда мой платочек, у самого сердца. – Пусть живет здесь.
У меня самой все поплыло в глазах. Буду скучать по этому старичку.
Только добралась до каюты. Вечером еще напишу. Сейчас пойду все изучать. В бизнес-классе есть библиотека и общий кабинет!
Когда я в следующий раз сойду с корабля, я уже буду в Америке.
Твоя Анна Долорес Хасуэлл.
– Анна, – говорю я.
Мы с Эваном переглядываемся.
– Сколько длилось путешествие до Нью-Йорка? – спрашиваю я.
Эван изучает следующие страницы.
– Кажется, около десяти дней.
Десятого апреля огромный лайнер «Балтик» проплыл мимо статуи Свободы, поднялся по Гудзону и причалил к пирсу «Уайт Стар лайн». Анастасия разложила вещи по двенадцати сундукам и чемоданам. Она будет скучать по человеку, подготовившему ее к дебюту в нью-йоркском обществе, «милому Ашбурну», как она написала: «От мыслей о нем, о наших прогулках по Криспин-Корту, о мягком носике Джорджи, пускающего слюни у его ног, у меня покалывает в сердце».
После весьма напряженной беседы с пограничником, у которого, по иронии судьбы, обнаружился кузен в лейк-Блаффе, штат Иллинойс, Анна Хасуэлл наконец прибыла в Нью-Йорк. Моя двоюродная прабабушка оказалась в Америке. Оттуда Анна добралась до гостиницы «Уолдорф-Астория», где заранее был забронирован номер. В кармане Анны было нечто в сотню раз важнее мехов, шелка и украшений, которые портье несли в ее номер на четырнадцатом этаже: рекомендательное письмо от сэра Сирила Ашбурна из Найтсбриджа для Анны Долорес Хасуэлл, любимой племянницы давнего друга семьи, «милой девушки, совершенно не знакомой с Нью-Йорком, но обладающей достойным характером и высокой моралью».
Также Анна располагала приглашением – пусть и не в письменной форме – на ужин в доме миссис Кэролайн Шермерхорн Астор Уилсон, важной дамы с Верхнего Ист-Сайда, через которую, как выяснилось, проходил каждый, желающий влиться в высшее общество Манхэттена. Кэрри, по словам сэра Ашбурна, была у него в долгу.
