Прослушивать глупые шуточки соседа Стас не собирался. Он выдернул ключи из замка зажигания, сжал «Электронику» в руке и вылез из машины.
– Ладно, дядь Жень, я пойду. Пока действительно не деградировал.
– О, это правильно, правильно, – закивал сосед. – А то, не ровен час, забудешь, что такое Интернет.
Под раскатистый смех шутника Стас поспешил домой.
* * *
У двери квартиры он замешкался.
Стоял и перебирал влажные от пота ключи в руке, те глухо бренчали. Минутная стрелка на наручных часах неумолимо приближала его к одиннадцати.
Приближала время Гула смерти.
Что это будет? Еще одно наводнение или хуже? И будет ли что-то?
На месте призрака пропавшей девочки Стас бы обратился к следователю из уголовного розыска, а не к студенту с сомнительным прошлым и боязнью воды. Да и сам Леногорск никогда не располагал к честным расследованиям и поиску справедливости.
Двести пятьдесят километров от столицы, не больше двухсот тысяч населения и такая атмосфера, что можно умереть c тоски, не прилагая усилий. Здесь каждая трещина в асфальте, каждая человеческая морщина забиты пылью калийной соли, а каждая семья связана с химическими заводами и производством минеральных удобрений.
Неказистый угрюмый город, грязный и равнодушный. Странно, что после окончания школы Стас не уехал отсюда в Москву.
Мать предлагала продать отцовскую машину, чтобы на первое время хватило на проживание в столице, но Стас наотрез отказался, остался в Леногорске и демонстративно готовился к поступлению в местный технологический университет на юридический факультет.
Читал книги по криминологии, судебной медицине, оперативно-разыскной работе и даже психиатрии. Успешно сдал экзамены и прошел отбор. В отличие от школы, в вузе он имел репутацию сильного в академическом плане студента.
Мать гордилась старшим сыном, внезапно взявшимся за голову, и с детским восторгом рассказывала коллегам, «какой у меня Стасик умный и целеустремленный, не сын, а золото», а на любые возражения отвечала: «У него был просто переходный возраст, понимаете?»
Она работала воспитателем в детском саду и сама походила на ребенка. Веселая, взбалмошная и легкомысленная. Ее хотелось прижимать к плечу и защищать, чтобы она не менялась под гнетом проблем, а оставалась такой же по-детски импульсивной и прекрасной, чтобы она не старела.
Но она постарела разом, как только узнала о диагнозе отца. После его смерти совсем осунулась, из глаз исчезли веселые искры, померк и румянец. Стасу было тогда четырнадцать, его брату Юрке – всего год.
Стас и без того не отличался покладистым характером, ну а после семейной трагедии и вовсе будто сошел с ума. Он пропадал по ночам, связался с хулиганами со двора, устраивал матери скандалы. С каждой выходкой он все больше отдалялся от нее, а она все больше старела.
Смерть отца стала вторым ударом в жизни Стаса.
Первая трагедия случилась шестью годами ранее, когда ему исполнилось восемь. С дедом Леней – Леонидом Васильевичем Платовым – Стас был дружен, как ни с кем другим. Его гибель оказалась для него не просто испытанием: в одно мгновение устойчивый и надежный мир Стаса накренился, словно из-под ног ушла земля.
И теперь у него остались только мать, окунувшаяся в работу и нашедшая отдушину в своих дошколятах, и Юрка, которому недавно исполнилось семь. Не проходило и дня, чтобы Стас не думал о том, что когда-нибудь потеряет и их.
Он стоял у квартиры уже минут десять и никак не мог заставить себя войти. Но тут щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Высунулся Юрка.
На его щеке зеленела клякса от акварели, светлые волосы лежали точно так же, как у Стаса в детстве: буйным беспорядком. В руках он держал трехгодовалого сиамского кота Абрама. Животное с безразличием взирало на окружающий мир.
– Не мучай кота, – поморщился Стас.
– Я твои шаги давно услышал, жду тебя, стою, – заявил Юрка, демонстративно недовольный. – А ты все не заходишь и не заходишь. Ты мне кое-что обещал, вообще-то.
Из квартиры пахнуло жареным – кажется, мать приготовила любимые диетические оладьи. Для Стаса понятия «жареное» и «диетическое» не сочетались, но мать это не волновало. Рецепт был рекомендован подругой, а значит, не подвергался критике.
Стас шагнул в прихожую.
– Ну что, Краб, – обратился он к брату, – как твое горло?
Юрка передернул костлявыми плечами.
– Мама говорит: «Полощи», вот я и полощу. Не сильно весело.
Каждый раз, когда Стас видел брата, ему казалось, что он выглядит все более исхудавшим. Юрка часто болел, а его припухшее личико имело не по-детски мрачный вид, как у сказочного гнома, страдающего похмельем.
– Я тебе леденцы купил, погоди. – Стас полез в карман пиджака. Вынул ярко-красную упаковку лекарства от боли в горле. – С малиновым вкусом. На.
Юрка радости не испытал. Покосился на коробку со вздохом уставшего от жизни человека.
– Мама говорит, что леденцы мне не помогают, – ровно, без эмоций сказал он.
Стас улыбнулся.
– Значит, будем мазать йодом.
– Что – йодом? Горло? – Огромные голубые глаза брата распахнулись от ужаса.
Стас положил «Электронику» на тумбочку в прихожей, стянул туфли и пиджак.
– А это что? – Юркины глаза вспыхнули интересом, даже пятно на щеке стало ярче.
Он бросил кота, руки потянулись к магнитофону.
– Электробритва, новая модель, – серьезно ответил Стас. – Тебе еще рано. Вот как вырастет борода, так и будешь пользоваться.
– Электробритва?
Стас поймал взгляд брата, и внутри будто что-то истончилось и оборвалось, что-то важное. В лучших традициях кино ему бы хотелось сейчас выдать монолог: «Слушай, Краб, я уже не жилец. Рано или поздно меня убьет эта мертвая девочка. Так что хочу дать напутствие старшего брата: помогай маме, не будь козлом, как я, не обижай слабых, не ври себе, не угождай другим, будь счастлив. Знай: ты мне очень дорог».
Но он сказал:
– Половина одиннадцатого. Тебе спать не пора? Завтра в школу.
– Какое «спать»? Зубы мне не заговаривай. – Юрка сложил руки на груди и преградил Стасу путь.
– Давай, ты не будешь меня доставать, – попросил тот. – И не трогай электробритву, пальцы отрежет.
Он отодвинул брата с дороги и направился в кухню, но настырный Юрка прицепился следом, захныкал.
– Ты мне обеща-ал. Я же жду-у.
Стас не ответил, точнее, его ответ вылетел из головы, потому что на кухне он обнаружил не только мать.
Пристроившись на угловом диванчике, там сидела еще и Марьяна Михайлова.
Бледная и напряженная, она держала кружку с чаем обеими руками, будто грелась. Мелькнула мысль, что ее голливудские локоны и кофточка с белыми пуговицами распространяют по всему дому невидимые нервно-паралитические вещества и вибрации тревоги.
