– Ты стал очень известным архитектором, который проектирует прекрасные дома и которому престижно давать заказы.
– Да. Я добился всего, чего хотел. И только одно у меня никак не получалось – приехать в Малодвинск. Олег Иванович был уверен, что прошлое никогда меня не отпустит, если я не смогу сюда вернуться, чтобы поставить точку. Осознать, что все изменилось, что больше не надо никому ничего доказывать. Только жить.
– И тогда он заказал тебе дом…
– Да, он купил участок земли и заказал мне проект. Разумеется, я не мог ему отказать и приехал в Малодвинск в первый раз, чтобы посмотреть участок и привязаться к местности. Тогда я смог выдержать здесь только два дня и постыдно сбежал. Конечно, за двадцать лет многое поменялось, но все равно прошлое наваливалось со всех сторон, не давая нормально дышать. Я просыпался утром в гостинице тридцатидвухлетним состоявшимся в жизни мужиком, а к вечеру превращался в десятилетнего, никому не нужного голодного мальчишку. Строительством я рулил на расстоянии, а сейчас, когда необходимо проконтролировать отделку, все-таки приехал. Я всегда отслеживаю эти работы сам и сейчас посчитал для себя невозможным отойти от этого принципа.
– И что, второй раз легче? – с сочувствием спросила Мила.
– Ты знаешь, оказалось, что да. Это все тот же город, из которого мне посчастливилось вырваться, но вся та жизнь, которую я так много лет пытался забыть, в прошлом, и оно уже не вернется. Ты знаешь, что во многом мне помогла?
– Я?
– Да, ты. Понимаешь, мне, для того чтобы начать новую жизнь, понадобилось отсюда уехать. А ты, чтобы начать новую жизнь, наоборот, приехала в Малодвинск. То есть дело не в направлении движения, а в самом движении. Если что-то в жизни не устраивает, просто надо двигаться. А пейзаж за окном не имеет значения до тех пор, пока ты в движении. Он важен только тогда, когда ты останавливаешься.
– Беги, Форрест, беги, – задумчиво сказала Мила. – Только что поняла, что подсознательно сделала именно то, что советовали Форресту Гампу.
– Тоже очень люблю этот фильм, – кивнул Савелий.
Ну, разумеется. Мила даже не удивилась этому очередному совпадению.
– Так вот почему ты так негативно отреагировал на пьянчужку, которую мы нашли под кустом. Полину Кедровскую. У тебя на лице была написана такая брезгливость, почти ненависть. Тебе даже плохо стало. И на двойняшек ты тоже смотрел очень странно. Я только сейчас поняла почему.
– Да. Я смотрел на грязную, пьяную, совершенно незнакомую женщину, ночующую в канаве, а видел свою мать, которую находил в таком виде не раз и не два. И эти дети. Витя и Оля, кажется. Моя мать ведь родила близнецов, правда, я этого уже не застал. И их старший брат, Антон, в отличие от меня, полностью взял на себя заботу о них, в то время как я своих, получается, бросил.
– Но у них была Калина…
– Да, она сделала для своих младших братьев то же, что и Антон – для своих. А я – нет. И впервые за много лет, на протяжении коих я так гордился, что смог оторваться от корней, которые в моем случае были путами, выучиться, сделать карьеру, имя, реализовать мечту, я вдруг почувствовал, что вовсе не такой уж молодец, каким привык себя считать. Я не принес свою мечту в жертву, а Калина принесла. И эта мысль никак не дает мне покоя.
– Ты завтра сходишь со мной в полицию? – спросила Мила, меняя тему разговора.
Откуда-то изнутри пришло интуитивное понимание, что самое важное из того, что он должен был выплеснуть, проговорить вслух, уже сказано. Демоны, о которых говорил Олег Васин, выпущены на свободу, а значит, больше не будут грызть изнутри.
– Да, конечно. Это же у меня в машине лежала эта хрень с куницей. Понять бы еще, что означает это тавро. Если оно вообще чего-то означает.
– Может, это фирменный знак мастера, который изготовил нож, – предположила Мила. – Хотя ты знаешь, есть одна вещь, которую я сочла странной. В доме у Троекуровых.
– И что именно?
– Это, возможно, просто совпадение. Скорее всего, совпадение, но может быть и нет. Понимаешь, когда я ночевала у Калины, то из любопытства осмотрела дом. Я осознавала, что веду себя неприлично, но ничего не могла с собой поделать. И там, в кабинете ее мужа, на камине стояла коллекция пепельниц. Видимо, Троекуров их собирал. И среди них непонятным образом затесалась одна бронзовая статуэтка. Так вот это была куница.
– Может быть, это был какой-то его фирменный знак? Что-то типа амулета? Ты не спрашивала у Калины?
– Нет, я ж тогда не знала, что это важно. Только отметила для себя неуместность этой фигурки, и все. Если хочешь, мы можем к ней вместе съездить. Все спросить и… все рассказать.
Савелий остановился, Мила замерла от того, что его глаза практически впились ей в лицо. Проклятые границы! Кажется, она в очередной раз их нарушила.
– Мы обязательно сходим к Калине, – сказал он мягко. – Я и так слишком долго откладывал этот визит. Но не сегодня. На сегодняшний вечер у меня совсем другие планы.
Мила тут же расстроилась, вот сейчас он доведет ее до дома и оставит одну. Ей было очень хорошо с Савелием Гранатовым, и расставаться не хотелось.
– Ты нанял ей адвоката и следил за ней, потому что волновался за сестру. И как я сразу не поняла, – призналась она грустно.
– А ты заметила, что я за ней следил? – Савелий вдруг рассмеялся. – Хотя чему я удивляюсь? Ты очень наблюдательная, Мила. И вообще удивительная.
Слышать о том, что она удивительная, было приятно. За разговорами она и не заметила, как дошли до ее дома. На улице стояла машина неприятного Николая. Что ж, завтра они отдадут чехол от ножа в полицию, и охрану можно будет снимать, искать у нее больше будет нечего.
– У меня уроки до трех, – сказала Мила, остановившись перед крыльцом, – ты меня заберешь или встретимся сразу в полиции?
Вместо ответа Савелий наклонился и поцеловал ее в губы. Мила пискнула, захваченная врасплох, но тут же ответила на поцелуй, который подсознательно давно ждала. Ей никогда не нравились такие мужчины: состоявшиеся в жизни пижоны в кашемировом пальто и на дорогой машине, травмированные в детстве творческие личности с тонкой душевной организацией, сложные натуры, не делающие первый шаг до тех пор, пока не будут окончательно в чем-то уверены. Всю ее жизнь она ждала такого мужчину: чуткого, нежного, страстного, талантливого, заботящегося и готового по первому зову прийти на помощь. А еще – не способного на предательство. Вот в этом она была совершенно точно уверена.
Не прекращая целоваться, они поднялись на крыльцо, открыли дверь дома и провалились в его темноту. Охранник в машине наверняка все видел и предстоящую сцену грехопадения представлял в красках, вот только Миле, всегда заботящейся об общественном мнении, было на это совершенно наплевать.
Внутри старого дома, с пониманием относящегося ко всему, потому что видел он в этих стенах немало, они как-то быстро и незаметно для себя отпустили с поводка Кактуса и быстро избавились от одежды, которая создавала между ними раздражающую преграду. Умный Кактус тут же куда-то исчез, словно растворился в пространстве, понимая, что не должен мешать. Они не разговаривали больше, любые слова были сейчас лишними, ненужными. Вечернюю тишину нарушало только прерывистое дыхание, мужское и женское, да еще тикали висящие на стене ходики, словно отсчитывая ритм, тик-так, тик-так, все так, все так.
