После здравого размышления, решил, что второй вариант для меня предпочтительнее. Если покушения продолжатся, тогда примусь за третий вариант. Нет, не так: предпочтительнее третий вариант, но к нему нужно хорошенько подготовиться. Никаких грубых приемчиков типа летящих ножей и сюрикенов. Все должно выглядеть несчастным случаем.
Выйдя к проходной, я холодно осведомился о том, кто конкретно принес письмо. Мне указали на двух мужчин, стоявших возле КПП, и державших в поводу лошадей, и тогда я вышел и направился к ним — неспешно, почти вразвалочку. Мне ужасно хотелось сказать им что-то гадкое, что-то оскорбительное, но… я задавил в себе эти порывы. В конце концов не они же писали этот пасквиль, они его только принесли. Хотя… нелишне будет и спросить — знают ли эти люди о содержимом эпического опуса.
— Я Эдвин Ольгард — холодно объявляю свое имя — вы кто?
— Помощник господина Сенрака Оссана — наклонил голову старший из мужчин — Мое имя Гессель Фарг. Вы получили послание моего господина, господин Ольгард?
— Как здоровье вашего господина? — проигнорировал я вопрос — Что сказал лекарь? Господин Оссан сможет иметь детей? Мне показалось, что он навсегда лишился этой способности, как и передних зубов. Я беспокоюсь — неужели он останется без наследников? Ведь некому будет передать накопленную им мудрость!
Фарг покраснел, закусил губу, и после паузы, выдал:
— Я не могу обсуждать здоровье моего господина. Но передам ваше беспокойство господину Оссану. Так что вы скажете по поводу вызова на дуэль?
— Увы, никакого вызова я не увидел — вздыхаю, делаю скорбное лицо — Я получил странное письмо, которое приличествует портовому грузчику, а не наследнику благородного Клана. Это письмо точно писал Оссан? Вы уверены? Может кто-то подменил это письмо? Не могу поверить, что господин Оссан оказался таким невоспитанным идиотом, который позволяет себе оскорблять особу императорской крови. Особенно мне понравились слова «сын помойного кобеля». То есть, мой отец помойный кобель? Это так господин Оссан относится к тем, у кого в жилах течет кровь императорского Клана? Не ожидал, что этот господин окажется самым настоящим бунтовщиком! Брата Императора назвать помойным псом?! Да, он провинился перед Императором, за что и понес заслуженное наказание, но помойный пес?!
Я помолчал, поочередно заглядывая в глаза собеседникам. Вернее — пытаясь это сделать, потому что оба они покраснели, и уткнулись взглядами в землю. А я добавил напряжения:
— А вы, господа, в курсе о том, что ваш господин называл особу императорского Клана помойным псом? Может вы принимали участие в составлении этой оскорбительной бумажки? Прежде чем дать ход делу, мне бы хотелось в точности узнать — участвовали вы в заговоре против трона, или нет. Ответьте, господа, какое участие вы принимаете в этом заговоре?
Теперь оба побелели. Мой дядюшка никогда не отличался терпимостью, а с годами, насколько я знаю, сделался совершеннейшим параноиком, видевшим заговор в каждой тени. И я не буду его в этом порицать — трон, это такая штука, на которую норовит залезть любой, кому вдруг покажется, что он может это сделать. Вот казалось бы — чего людям надо? Денег — куры не клюют! Власти выше крыши! Купайся в роскоши, бесчинствуй в своих владениях, казни и милуй — делай что хочешь! Все, что от тебя требуется — быть лояльным режиму. Но нет же! Зачем-то обязательно нужно залезть на верхний насест. Видимо для того, чтобы было удобнее обгаживать всех, кто ниже тебя.
Патология, я считаю. Мне бы тихое, сытое место, и чтобы никто не докапывался, не требовал того, чего я не хочу делать — и я был бы счастлив. Но эти придурки… болезнь какая-то. Сродни шизофрении.
Подождал, ответа не дождался, и продолжил, нагнетая в в голос как можно больше арктического холода:
— Я собирался принять вызов господина Оссана, но теперь решил этого не делать. По двум причинам: первая, это запрет моей работодательницы, госпожи Альфарец. Она желает, чтобы я продолжал исполнять свои обязанности телохранителя, и не разрешает мне участвовать в дуэлях до тех пор, пока срок контракта не выйдет. Вторая причина: я не могу ответить на вызов, сделанный в такой грубой, оскорбительной форме, и который может рассматриваться как бунт в отношении Трона. Я обязан доложить о данном факте в соответствующие структуры для принятия решения по этому факту. Никаких поединков чести с бунтовщиками.
Я снова замолчал, обвел взглядом бледных, с поджатыми губами собеседников. Они тоже молчали, и на меня не смотрели.
— Предлагаю вот какой выход, после пятисекундной паузы продолжил я — Я не даю ход делу, бумагу кладу в укромное место, где она будет лежать столько времени, сколько буду жив я. Если со мной что-то случится — болезнь, приведшая к смерти, нападение разбойников, яд, стрела, вылетевшая из-за угла, и я умру — бумага тут же пойдет наверх, в императорский дворец. И всем, кто причастен к этому делу не поздоровится. Кстати, я так и не услышал имени второго господина. Представьтесь!
Молчание. Отвел глаза, скривил губы — вроде как и не слышал. Стою, жду, потом резко, без замаха бью в поддых кривляке. Тот хекает, сгибается, выпучив глаза цепляется за полу камзола своего товарища, выдав протяжный, мучительный стон.
Футбольным ударом ноги бью ему в лицо — не так, чтобы убить, но пару зубов выбил точно. И губы рассек. А когда тип падает, добавляю еще и в бок, слыша, как хрустнуло ребро. Или два ребра. Или три. Сапоги зачетные, с металлическими вставками. Проверенные на господине этого придурка.
— Особа императорской крови задала тебе вопрос, простолюдин — мягко, даже ласково говорю я — Значит, нужно представиться, ответить, сделать то, что требует наследник древнего рода. Я имею право тебя убить за непочтение к дворянину, и мне за это ничего не будет. Неужели ты настолько глуп, что этого не понимаешь?
— Простите его, господин Ольгард! — вмешивает первый мужчина. Он старше, явно умнее, и все ловит слету — Это Алонс Шлигель, молочный брат господина Оссана. Простите его, господин! Я доложу господину Оссану о его поведении, и он накажет его своей властью!
Я киваю, подтверждая сказанное, и вдруг с силой бью Алонса в грудь носком сапога — раз, другой, третий! Потом в голову, ломая нос!
И все это с ласковой, доброй улыбкой, будто делаю что-то такое милое, хорошее. Пусть думают, что я безумный психопат. Чем больше так думают, тем лучше. Пусть боятся.
— Хорошо. Я не буду сейчас его убивать — смотрю на бесчувственное, окровавленное тело — Хотя и очень хочется. Наглых простолюдинов надо учить. Как и зарвавшихся аристократов, забывших о правилах приличия, и о том, как надо разговаривать с благородными людьми. Повторюсь — пусть ваш господин затихнет, и не появляется на моем горизонте. Это все, чего я хочу. Мне его смерти не нужно. Понял меня, Фарг? Передашь мое послание своему господину?
— Обязательно передам! — Фарг сгибается в глубоком поклоне. Еще немного, и он плюхнется на колени.
— И вот еще что: пусть напишет официальный отказ от вызова. Мол, я обознался, принял за другого человека, приношу свои извинения, вызов отзываю. Жду письма.
