Теперь, мысленно проигрывая ту сцену, я воспринимаю ее иначе. Папа оборонялся. Ему было стыдно. Он был не в состоянии признать правду – что у него денежные проблемы – и потому перешел в нападение.
Несколько секунд он молча смотрит на меня, потом выражение его лица меняется, он трет себе щеку.
– Ты права, Эффи. В тот день я повел себя неправильно. Прошу прощения. И да, я забываю, что вы уже взрослые. Ладно. – Он делает глоток виски и честно смотрит на меня. – Дела пошли из рук вон. И все это моя вина. Когда мы с Мими решили расстаться, было очевидно, что имущество придется поделить, а «Зеленые дубы» – продать.
– Я никогда даже не задумывалась о… – я смущенно замолкаю, – финансовых договоренностях.
– А зачем тебе об этом задумываться? – Папа бросает на меня проницательный взгляд. – Дорогая моя, не нужно считать, что вопрос решался со скандалом. Мими справедливо получила то, что ей причиталось. Мы оба были довольны. Но… это все поменяло. Мои финансовые планы не предполагали развод.
Возникает пауза, он снова делает глоток, а я мысленно прикидываю, с кем он мог поговорить об этом.
– И чем больше я раздумывал о продаже «Зеленых дубов»… тем труднее мне было свыкнуться с этой мыслью. – Он глубоко вздыхает, оглядывая комнату. – Это ведь не просто дом – думаю, ты меня понимаешь.
Я молча киваю.
– Поэтому я решил предпринять титаническое усилие ради сохранения «Зеленых дубов». Это была моя огромная, фатальная ошибка. – Он смотрит в бокал. – Я пошел на большие инвестиционные риски. Нарушил все свои собственные правила. Будь я клиентом у себя самого… – Он качает головой. – Но остановить меня было некому. Я был слишком самоуверен, – честно признается он. – Я считал, что я лучше играю в эту игру, а на деле оказалось иначе.
– И что произошло? – испуганно спрашиваю я.
– Вмешалась злодейка-судьба, разумеется. Я был на грани катастрофы. – Папа говорит легко, но его глаза серьезны. – Были две жуткие недели, когда я боялся, что мы останемся не просто без «Зеленых дубов», но вообще без дома. Тогда-то я и передал Кристе бразды правления семейной жизнью. Я не мог думать ни о чем другом, кроме как об операции по спасению своих активов. – Он замолкает, как будто снова переживая в уме те события. – Беда в том, что я не забрал эти бразды обратно. Передать ей заботы по дому было естественным решением. Я ей доверял.
– И как сейчас… обстоят дела? – Я с трудом осмеливаюсь задать этот вопрос.
– Жить будем. – Видя выражение моего лица, он подается вперед и ободряюще хлопает меня по плечу. – Все будет хорошо, Эффи. Правда. Такого замечательного места у нас, пожалуй, не будет, но жизнь продолжается. Я буду скучать по «Зеленым дубам», но что есть, то есть.
Он наливает себе еще виски и предлагает мне графин, но я качаю головой.
– Я понимаю, папа, – говорю я. – Я понимаю, почему ты старался спасти «Зеленые дубы».
– Ты знаешь, как я был горд, когда мы переехали сюда, – задумчиво говорит он. – Мальчонка из Лейтон-он-Си, в этом доме. Я помню, как однажды к нам приехал в гости мой старый дедушка. Помнишь его?
– Э-э… смутно, – говорю я.
– Ну, он приехал к нам в «Зеленые дубы», и я как сейчас помню его лицо, когда он увидел дом. Помню, он сказал: «А ты молодчина, Тони!» – Папино лицо светлеет при воспоминании. Потом он с грустью добавляет: – Он, конечно, был тот еще плут, мой дед. Я рассказывал тебе о том, как мы с ним решили вместе заняться бизнесом? Мы придумывали всевозможные схемы быстрого обогащения. Все, разумеется, с треском проваливались.
– Нет, – смеюсь я. – Может, как-нибудь встретимся за ланчем и ты мне расскажешь?
– Охотно, моя дорогая. Это будет здорово.
Я представляю, как мы сидим в уютном пабе, возможно, у камина, и папа рассказывает мне уморительные истории о своем прошлом. От самой этой мысли мне становится тепло и спокойно.
– Но дело было не только в этом, – медленно продолжает папа, вертя в пальцах бокал. – «Зеленые дубы» – не просто статусное место, этот дом был нам дорог. Он был эпицентром нашей семьи. Меня беспокоило, что с нами станет без него. Будем ли мы по-прежнему… ощущать себя семьей.
– Конечно, будем, – с неожиданной для себя убежденностью говорю я. – Нам не нужны «Зеленые дубы», папа. Мы все равно будем собираться, будем вместе, будем семьей. Просто это будет… по-другому.
Откуда взялись эти слова? Я даже не знаю. Но, произнося их, я понимаю, что внутри меня созрела новая решимость. И я намерена сделать так, чтобы они стали реальностью.
– Ты очень мудрая, Эффи, – прищурившись, говорит папа. – Зря я раньше не обращался к тебе за советом.
Это точно, мысленно отвечаю я, но вслух ничего не говорю, чтобы не испортить момент.
– Мне нужно поговорить с Бин, – более серьезным тоном добавляет он. – Мне нужно с ней помириться.
– Папа, ты не должен продавать ее мебель, – говорю я. – Это разобьет ей сердце. Разве нельзя отказаться от продажи?
– Ох, Эффи. – Он качает головой. – Мне жаль. Покупатели попались непростые, с запросами. Боюсь, как бы вся сделка не сорвалась.
– Но…
– Эффи, мы не можем упустить эту сделку. – Он выдыхает, и я понимаю, что его беспокойство не на пустом месте. – Я найду способ возместить это Бин каким-то другим образом.
Несколько мгновений мы оба молчим. Продавливать этот вопрос дальше бессмысленно. Но это неправильно, упрямо думаю я.
Луч солнца появляется из-за облака и снова исчезает – я смотрю на папу, который, похоже, погрузился в воспоминания. Тишина такая, что кажется, я могу сказать что угодно.
Осторожно, словно ступая по тонкому льду, я делаю глубокий вдох и тихо говорю:
– Долгое время я не могла поверить, что вы с Мими расстались. У меня просто в голове не укладывалось. Я все время разглядывала фотографии, где вы вместе. Типа этой, помнишь?
Я порывисто достаю телефон и нахожу фотографию, где я стою на лошадке-качалке. Я держу телефон, и мы вместе смотрим на снимок. Папа. Мими. Я в балетной пачке с растрепанными хвостиками. Все мы сияем от радости.
– Ты выглядишь счастливым, – говорю я.
– Мы были счастливы, – кивает папа.
– Это было взаправду? – Я вдруг понимаю, что задаю ему вопрос. – Это не было… Ты ведь не притворялся?
Из-под моих ресниц выкатывается слеза и бежит по щеке – выражение лица у папы меняется.
– О, Эффи, – встревоженно говорит он. – Дорогая девочка. Так вот что ты подумала?
Я смотрю на экран, у меня щиплет нос. Да, я слышала, как он говорил направо и налево, что это было счастливое время. Но что, если это тоже был спектакль?
– Дело в том, что… ты казался счастливым, а потом объявил нам, что вы разводитесь, – говорю я, по-прежнему напряженно глядя в экран. – А теперь я оглядываюсь назад, на то время, когда я была маленькой, на все те прекрасные, счастливые воспоминания, и думаю… а что же было правдой?
