– Нет, неправда, – решительно говорит Бин. – Мы будем собираться. Просто мы будем это делать в другом месте.
– Криста не хочет собираться с нами. Ей хочется перебраться с папой в Португалию.
– Ну, если он хочет уехать и будет там счастлив, тогда мы должны считаться с его выбором, – говорит Бин. – Возможно, для всех нас это станет началом новой увлекательной главы в жизни. Мы сможем их навещать. Ходить на пляж!
– Может быть, – говорю я, хотя при мысли о том, чтобы ходить на пляж с Кристой, меня начинает подташнивать.
Мы немного молчим, потом Бин делает глубокий вдох.
– Знаешь, Эффи, я читала, – говорит она, – это ведь форма психотравмы. Мы называемся ВДР. Взрослые дети развода. По всей видимости, это действительно распространено, «седых» разводов становится все больше. Я даже нашла… группу, – нерешительно добавляет она. – Мы могли бы в нее вступить.
В группу, презрительно думаю я. Собираться в приходском зале, трескать безвкусное печенье. Обхохочешься.
– Может быть, – снова говорю я, чтобы ее не обламывать.
– Я считаю, по тебе это ударило сильнее всего, – снова разносится по комнате голос Бин. – Возможно, потому что ты – самая младшая. Или потому, что ты не знала маму. Твоя мама – Мими.
– Я скучаю по Мими, – говорю я – горло внезапно перехватывает, когда я произношу ее имя. – Мы все здесь, а ее нет.
– Знаю, это странно.
– Без нее так пусто. – Я моргаю, глаза щиплет, когда я вспоминаю Мими в саду, как она напевает на кухне, рисует, смеется, всегда находит способ сделать жизнь краше. – Она была душой нашей семьи. Она была душой всего. И я всего лишь хочу…
– Не надо, Эфелант, – обеспокоенно перебивает меня Бин. – Не делай этого. Хватить желать.
– Что? – Слегка опешив, я приподнимаюсь на локте.
– Ты все время говоришь только об одном – чтобы папа и Мими не расставались. Но они расстались. И дом продан. Как было, уже не будет.
– Знаю, – ощетиниваюсь я. – Я в курсе.
– Но ты говоришь так, как будто эта возможность все еще существует. Как будто мы можем вернуться в прошлое и волшебным образом предотвратить это.
Я открываю рот, чтобы возразить, и осекаюсь. Сейчас, когда Бин сказала это, я понимаю, что постоянно мысленно возвращаюсь в тот день, когда у нас на кухне взорвалась бомба, и проигрываю его иначе.
– Тебе просто нужно это принять, – грустно говорит Бин. – Я знаю, это тяжело. Когда Хэл меня бросил, мне нужен был только он. Я так сильно его хотела, что думала: вселенная должна дать мне его. Должна. – Ее голос дрожит. – Но мне его не дали. Такой возможности не было. Мне было уготовано что-то другое. Суждено быть счастливой как-то иначе. А иначе как мне быть – всю жизнь реветь? – Она садится в кровати, ее глаза поблескивают в лунном свете. – И что будешь делать ты – реветь всю жизнь?
Я молчу, присмирев. Я не думала об этом так. И снова я ощущаю прилив любви к Бин, которая так стоически держится, а с ней так дерьмово поступили.
– Бин, я слышала, как ты разговаривала с Гасом, – неуверенно говорю я. – Как… дела? Ну… на личном фронте?
– Вообще-то, – после долгой паузы произносит Бин, – я кое с кем встречаюсь.
– О боже, Бин! – взволнованно говорю я. – Это же здорово! Почему ты мне не говорила?
– Прости. Я собиралась тебе сказать. Но после истории с Хэлом мне хотелось сначала разобраться, как и что.
– Конечно, – понимающе говорю я. – И… как оно?
– Пока вилами по воде, – отворачиваясь, говорит она напряженным голосом. – Все… сложно.
Я чувствую смятение. Я не хочу, чтобы у сестры было «сложно», я хочу, чтобы у нее было «радостно и ясно».
– Он… – я нервно сглатываю, – женат?
– Нет. Он не женат. Но… – она вдруг хватает ртом воздух, – слушай, давай не будем, а? Я не хочу говорить об этом. Просто я… – ее голос опасно дрожит. – Просто я…
Меня охватывает ужас, когда я слышу ее внезапный всхлип. Она плачет. Это я ее довела. Из-за этого она плакала в саду.
– Бин! – Я выпрыгиваю из кровати и крепко прижимаю ее к себе. – О господи, прости, я не хотела…
– Все в порядке. – Она еще раз громко всхлипывает и вытирает лицо. – Я вправду в порядке. Иди к себе. Уже уйма времени, а завтра еще бранч, будь он неладен.
– Но…
– В другой раз поговорим. Может быть.
– Мы в этих межличностных отношениях уже собаку съели, – говорю я, возвращаясь в кровать и стараясь ее подбодрить. – Можем запустить подкаст «Помоги себе сам».
– Ага, – дрожащим голосом произносит Бин. – По части любовных катастроф мы в высшей лиге. Хотя у тебя, по крайней мере, есть олимпиец-филантроп.
– О, ты разве не в курсе? – с невозмутимым видом говорю я. – Он меня кинул.
Бин начинает давиться от смеха.
– Какой облом.
– Да, он сказал, что физподготовка у меня хромает. Что у него с собственным дротиком больше взаимопонимания, – добавляю я, и Бин снова прыскает. – И что прыжки с шестом – не моя спортивная дисциплина. Словом, ботинки жмут, и нам не по пути.
– Мне нужно спать, – говорит Бин. – Правда. Не смеши меня больше.
– Тук-тук, – сразу говорю я.
– Перестань!
– «Молодая девица из Нантакета…»
– Эффи!
Все еще улыбаясь, я снова смотрю в темноту и, когда слышу, что дыхание Бин становится ровным, задумываюсь над тем, что означает «все сложно». Может быть, у него есть бывшая жена. А может быть, он живет за границей. Или сидит в тюрьме за преступление, которое не совершал…
– Эффи? – нерешительный голос Бин прерывает ход моих мыслей. – Мне нужно сказать тебе еще кое-что, прежде чем я усну. Я… Не думаю, что с моей стороны это была хорошая услуга. Прости.
– Что? – ошеломленно говорю я. – Ты о чем?
– Я всегда старалась оградить тебя, – продолжает она. – Мы все старались. Когда ты была маленькой, мы рассказывали тебе небылицы. Про Санта-Клауса. Про Зубную Фею. И про тот случай, когда Гас украл в магазине.
– Гас украл в магазине? – в ужасе повторяю я.
– На спор, – с легкой досадой говорит Бин. – Его посадили под домашний арест, состоялся крупный разговор, с ним этого больше не повторялось. Но тебе мы не сказали, потому что ты не поняла бы. Так вот… – Она делает паузу. – Пожалуй, я так и не отвыкла оберегать тебя.
– Тебе больше не нужно меня оберегать, – тотчас говорю я. – Я уже взрослая.
– Верно. Но от привычки трудно избавиться. И потом, вы с Мими так привязаны друг к другу. Мне не хотелось это испортить.
– К чему ты клонишь? – неуверенно говорю я.
