– Ну, скучать по нему я точно не буду.
– А я буду.
– Эффи, ты по всему скучаешь, – с ласковой досадой произносит Бин. – По каждому кирпичику, по каждой паутинке, по каждому мгновению, проведенному здесь.
– Это были хорошие мгновения, – с вызовом говорю я. – Разумеется, я по ним скучаю.
Бин разливает белое вино в три бокала, и тут в люке появляется Гас и окидывает помещение ошарашенным взглядом.
– Ну и местечко!
– Согласна, – откликается Бин. – Сколько я не заглядывала сюда? Пожалуй, лет десять. Давай проходи, выпьем. Нам нужно поговорить.
Гас подтягивается на руках, закрывает крышку люка, берет бокал и садится на диван.
– Ура! – Он поднимает бокал, делает глоток, а затем поворачивается ко мне. – А ты здесь как оказалась? Я думал, ты не придешь. У тебя ведь свидание со спортсменом-олимпийцем.
– Я это выдумала, – признаюсь я. – Все это время я была здесь. Но нелегально. Поэтому всем молчок. В курсе только ты и Бин. И еще Джо.
– Джо знает?
– Она весь ужин сидела под консольным столиком, – говорит Бин, и Гас закашливается.
– Что?
– Это было довольно занимательно, – говорю я.
– Но почему? – недоумевает Гас. – Могла бы просто прийти на вечеринку.
– Я не хотела приходить на вечеринку, – терпеливо говорю я. – Я пришла за своими матрешками. Я собиралась заскочить и сразу убраться. А в итоге осталась.
– Так вот почему ты спрашивала о матрешках. – Он смотрит на Бин. – Могла бы предупредить. Меня чуть кондрашка не хватила, когда Эффс высунулась из люка в ванной!
– А по-другому тебя было не достать! – оправдываюсь я. – Ты не проверяешь телефон!
– Это еще хорошо, что я не был в ванне. Или где-нибудь похуже. – Он строит смешную физиономию. – Значит, ты так и не нашла матрешек?
– Нет. Они тебе попадались? – Я не могу не спросить, хотя знаю, что Бин уже задавала ему этот вопрос. – Помнишь, как они выглядят?
– Ну конечно, – говорит Гас. – Кто ж не знает Эффиных матрешек? Но я их не видел. Уже очень давно. И, кстати, в диванчике их нет. Я в него заглянул перед уходом. Заставил диджея перенести барахло. В нем пусто.
– Правда? – Я с беспокойством смотрю на него. – Ты уверен?
– Вообще-то да. Мне жаль, Эффс. Но они, должно быть, в другом месте.
– Что я и говорила, – вклинивается Бин. – Я помню, что видела их где-то в доме.
Но где? – в отчаянии думаю я. Где?
– В любом случае спасибо, Гас, – говорю я, и он кивает в ответ.
В его лице нет ни тени подозрения. Похоже, он не догадывается о том, что я видела его с тестом на беременность. Но я-то в курсе, и, хотя внешне он выглядит расслабленным, меня не обмануть.
– Ну что, предлагаю тост. За что выпьем? – Гас поднимает бокал.
– За новую жизнь, – предлагает Бин, и у меня внезапно возникает ужасное подозрение, что сейчас она брякнет про расставание Гаса с Ромилли и как это будет замечательно, поэтому я быстро выпаливаю:
– За честность между братьями и сестрами.
– Хорошо, – говорит Гас, слегка сбитый с толку. – И кто у нас нечестный?
– А это станет ясно после того, как ты ответишь на следующий вопрос. – Я сверлю его взглядом. – Что происходит, Гас? Я слышала, как внизу ты говорил про «обвинения», так что, если тебе светит тюрьма, лучше поставь нас в известность.
– Тюрьма? – Гас фыркает от смеха. – Что за бред!
– Тогда о каких обвинениях шла речь? – с тревогой спрашивает Бин. – И почему они могут просочиться в прессу?
– При чем тут я? – возмущается Гас. – Пришло же в голову! Эффи, ты не знаешь, что подслушивать нехорошо, а? – Он хмуро смотрит на меня. – Эти обвинения не имеют ко мне никакого отношения. Непосредственно, – добавляет он.
– Тогда в чем дело? – наседаю я. – Потому что голос у тебя был довольно обеспокоенный.
Гас делает большой глоток и выдыхает.
– Ладно, – говорит он, переводя взгляд с меня на Бин. – Только строго между нами. Ромилли обвинили в травле подчиненного, и ее могут привлечь к суду. Я разговаривал со знакомым адвокатом. Но вы ни сном ни духом, договорились?
Ромилли занималась травлей? Да быть того не может! Чтобы наша душка-лапушка Ромилли…
Я бросаю взгляд на Бин и быстро отвожу глаза.
– Ой… нет! – Сочувствующее ойканье в исполнении Бин звучит не очень убедительно. – Бедняжка Ромилли. Это… э-э…
– Ужасно, – подсказываю я. – Ничего такого она, конечно же, не делала.
– Нет, – говорит Гас. – Ну вот.
Наступает долгая, неловкая тишина, в продолжение которой все, что мы не можем высказать, бесшумно порхает где-то рядом в воздухе.
– Вот об этом и был разговор, – наконец произносит Гас, с ироническим видом поднимая бокал. – Тогда за счастье! – Он делает большой глоток, а затем уже более серьезным голосом добавляет: – Вообще-то здорово, что вы вытащили меня сюда. Мы просто были обязаны напоследок выпить втроем.
– Папа абсолютно счастлив, – мрачно говорю я. – Ты видел, как они с Кристой танцуют?
– Упоительное зрелище. – Гас поднимает глаза.
– Я все вспоминала нашу ночь Бёрнса. – Я поворачиваюсь к Гасу, в душе снова саднит. – Как мы танцевали рил, помнишь? А хаггис? И стихи?
– Это было прикольно, – кивает Гас. – Папин акцент. – Он хихикает. – Но виски был хороший. Кажется, это было в другой жизни.
– Вот именно. – Я сглатываю. – В другой жизни. Которой никогда больше не будет.
Вообще-то я не собиралась говорить о папе и о разводе или о чем-то подобном. Просто за вечер накипело. И теперь, когда мы собрались здесь, только втроем, боль хлынула наружу.
– Внизу я слышала, как папа говорил, что никогда не был так счастлив. – Я с несчастным видом смотрю на Гаса, затем на Бин. – Он, наверное, ждет не дождется, когда избавится от этого дома. Ему, наверное, до смерти надоело делать вид, что мы с Мими – его семья. Это ведь сколько лет тянулось – всю нашу жизнь.
– Эффи! – протестует Бин. – Не говори так. То, что папа счастлив сейчас, не означает, что он не был счастлив прежде. И мы по-прежнему семья. Прекращай подобные разговоры. – Она поворачивается к Гасу: – Скажи ей.
– Помните, как мама Хамфа как-то назвала нас самодеятельным семейством? – говорю я, игнорируя Бин.
– Эта женщина помешалась на почве снобизма, – закатывая глаза, говорит Гас.
– Ну, в любом случае она ошибалась, потому что мы не самодеятельная, а саморазрушенная семья.
– Разрушенная! – Гас вскидывает брови. – Ну, ты, Эффи, как всегда, драматизируешь.
