– Нам? – резко осведомляется Ромилли, и я напрягаюсь.
– Я имею в виду… мне, – поправляется Бин. – Мне нужно поговорить с Гасом. По семейному делу. Срочно.
– Я ему передам, – говорит Ромилли, и через мгновение дверь закрывается.
Идя назад, Бин молча жестикулирует, а когда наша дверь благополучно закрывается, издает огорченный писк.
– У, корова!
– Могу поспорить, она ничего не передаст Гасу, – предсказываю я. – Скажет, что забыла.
– Почему он не проверяет телефон? – стонет Бин, бросая взгляд на экран. – До него же не добраться!
– Есть способ, – с легким торжеством в голосе говорю я, потому что впервые в жизни чувствую себя так, как будто обладаю суперсилой. – Я проберусь к нему в ванную. Я знаю, как пройти по чердаку к его комнате. – Я указываю на люк в потолке. – Плевое дело.
Я открываю люк и опускаю старую деревянную лестницу. В детстве мы все лазили по чердакам «Зеленых дубов», но никто не знает их лучше меня. Везде в доме есть карнизы и люки, и в дождливые дни я занималась исследованиями: ползала по пыльным чердакам, балансировала на балках, разбивала, где могла, привалы. Я знаю все тайные уголки, могу пройти любым маршрутом.
– Ну хорошо, доберешься ты, а что потом? – возражает Бин. – Будешь разговаривать с ним в ванной, когда Ромилли торчит за стенкой? А если позвать его сюда, то она потащится следом.
– Давай скажем, чтобы приходил в Бар, – предлагаю я. – Там нас никто в жизни не найдет.
Бар – это самый большой чердак с крохотным круглым окошком, через которое сочится тусклый свет. Там есть старый комод, в котором мы прятали выпивку, и это всегда было местом наших тайных сходок.
– В Бар! – У Бин загораются глаза. – Конечно! Мы в нем сто лет не были. Нужно обязательно там выпить напоследок. За старые времена.
– С тебя бутылка, – говорю я, уже поднимаясь по лестнице на чердак. – С меня – Гас. До скорого.
Оказывается, чердаки меньше, чем мне помнится. Или я стала больше. Или старше. Или еще что-нибудь.
Помню, как в детстве я ловко перебегала с балки на балку, без труда лавировала среди резервуаров с водой, с легкостью перепрыгивала через доски. А сейчас я, пыхтя, двигаюсь ползком, с кряканьем протискиваюсь сквозь узкие щели и ругаюсь, периодически цепляясь за гвозди. Когда я наконец добираюсь до люка Гаса, спина ноет и в легких полным-полно пыли.
Но все-таки я это сделала.
Я сижу на корточках, смахиваю с лица паутину и смотрю на квадратный люк под ногами. Все люки открываются с обеих сторон – на этой мере безопасности настояла Мими, когда поняла, что мы играем на чердаке. Ванная Гаса прямо подо мной. Я могу за наносекунду проникнуть внутрь. Я делала это уйму раз.
Но сейчас меня одолевают внезапные сомнения. В детстве это было в порядке вещей – ползать по чердакам, сваливаться друг к другу как снег на голову – но сейчас мы взрослые. А вдруг там Ромилли? Вдруг они оба голые? И занимаются сексом?
Я прикладываюсь ухом к люку – ничего не слышно. Приоткрою чуточку, решаю я, и загляну. Пойму, что происходит.
Я приспускаю крышку и припадаю глазом к щели, пытаясь сориентироваться на местности. Ванна наполнена, но Гаса в ней нет. (Слава богу. Подглядывать за моющимся братом – нет уж, увольте.)
Я вытягиваю шею и вижу, что он, полностью одетый, сидит на крышке унитаза. Я уже собираюсь его окликнуть и тут обращаю внимание на выражение его лица. У него разнесчастный вид. Нет, хуже, он просто в отчаянии. Бледный от потрясения.
Мой взгляд падает на предмет в его руке. Это пластиковая полоска. Погодите. Это же…
О боже. Нет.
Сердце начинает колотиться. Не может быть, чтобы она… Этого не может быть.
Он встает и направляется в мою сторону, и теперь я могу разглядеть полоску. Это определенно тест на беременность, и на нем значится «беременна». Я смотрю на это слово, в полной мере осознавая его смысл, и чувствую, как тело наливается свинцом – я даже представить не могу, каково же тогда Гасу. Он собирался бежать. У него был шанс. Ну и дурак ты, братец, мысленно ругаю я его.
– Гас! – раздается из-за двери голос Ромилли, и мы оба вздрагиваем. – Ты закончил?
– Почти! – сдавленным голосом кричит Гас.
Он снова смотрит на тест, а затем бросает его в мусорное ведро.
М-да, момент не идеальный. Но нужно действовать быстро, прежде чем Ромилли попадет в ванную. Я даю ему три секунды собраться с мыслями, затем открываю люк шире, просовываю голову и шепчу с максимально возможной громкостью:
– Гас!
Он вскидывает голову и, увидев меня, округляет глаза:
– Что за … Эффи? Какого черта?
– Ш-ш! – Я прикладываю палец к губам. – Нужно поговорить. Это важно. Встречаемся в Баре, окей?
– В Баре? – Он изумленно смотрит на меня. – Сейчас?
– Да! Сейчас!
– Гас, мне необходимо заняться лицом, – резко говорит из-за двери Ромилли. – И нам нужно заняться сексом. Я сейчас сильно напряжена. Я уже говорила тебе об этом, Гас. Мне требуется оргазм хотя бы через день, а уже прошло семьдесят два часа. Я бы хотела, чтобы ты прислушивался к моим потребностям.
Я так сильно прикусываю губу, что того гляди откушу ее. Гас встречается со мной взглядом и сразу отводит глаза.
– Делай как знаешь, – говорю я, закатывая глаза, – главное, побыстрее, а потом приходи в Бар. Бин принесет выпивку. Ждем тебя там.
Глава 12
Я протискиваюсь сквозь лаз в Бар, и тотчас меня охватывает ностальгия. Сколько же часов я провела тут? Он почти в мой рост высотой, тут есть старый обшарпанный диван, потертые коврики, комод с отсутствующим ящиком и барная стойка, под которую приспособлена старая книжная полка. На стойке стоит неоновая табличка «Коктейли» – ее кто-то презентовал Гасу на день рождения. Я включаю ее, и, о чудо, она до сих пор светится. Теперь дело за выпивкой. Куда запропастилась Бин?
Я достаю телефон, чтобы написать ей, и тут слышу знакомый голос, восклицающий:
– Да чтоб тебя!
– Ты в порядке?
Я спешу к люку и вглядываюсь в чердачную лестницу – Бин стоит в пустой комнате, стараясь удержать бутылку и три бокала.
– И как прикажешь подниматься со всем этим? – Вид у нее взъерошенный. – Как мы вообще умудрялись это делать?
– Не знаю. Умудрялись как-то. Давай сюда, и поживее, а то застукают.
Через пару минут Бин вместе с посудой уже на чердаке и удивленно озирается по сторонам.
– Сто лет здесь не была, – говорит она, тыкая в подушку, проеденную молью. – Жуть какая!
– Вовсе не жуть, – мне становится обидно за Бар, – а очень колоритно.
