– Знаю. Я слышала.
– Ты слышала?
– Как ты разговаривала с Джо. Я сидела в кусте роз.
У Бин глаза ползут на лоб.
– Господи, Эффи, да ты чокнутая!
– Это я чокнутая? – не веря своим ушам говорю я. – Ты только что сулилась оторвать мне яйца и скормить их крысе! Что это был за выпад?
– Вот ты о чем. – Бин явно довольна собой. – Этому я научилась на практикуме по управлению гневом. Отличный был семинар. Я сбрасывала тебе ссылку, помнишь?
Бин вечно кидает мне полезные ссылки на семинары, поэтому я, конечно, не помню, но киваю.
– Тебя там научили выплескивать гнев с помощью вешалки?
– Я была на нервах! – оправдывается она. – И схватила первое попавшееся. Прости, что тебе досталось, – запоздало добавляет она.
– Чего уж там. И ты прости, если напугала. Никак не думала, что ты примешь меня за убийцу с топором.
Бин поднимает руки, словно говоря «Проехали!», и затем снова принимается меня разглядывать.
– Ты в шапке. – Она озадаченно смотрит на мою черную бини. – Ты в курсе, что сейчас лето?
– Это часть образа.
Вообще-то в шапке сильно жарко, поэтому я стягиваю ее и определяю на балясину кровати.
– Но, Эффи, что ты здесь делаешь? – повторяет она. – Ты пришла на вечеринку? – Она указывает в ту сторону, откуда доносится шум.
– Нет, – категорически возражаю я. – Я пришла за матрешками. И потом сразу уйду.
– За матрешками? – хмурится Бин.
– Я давным-давно спрятала их в дымоходе кладовой. Никто не знает, что они там. Если я их не достану, они пропадут.
– Ооох, – протяжно произносит Бин.
Этим и хороши сестринские отношения: можно не объяснять, зачем мне нужны матрешки. Бин знает.
Еще она без вопросов понимает, почему я засунула их в дымоход. Внутри есть удобный выступ, где мы всегда прятали контрабандные сладости. Об этой нашей нычке не знала даже вездесущая Мими. (Конфеты слегка покрывались сажей, но мы их мыли.)
– Но погоди, Эффи… – Я вижу, что колесики в голове у Бин пришли в движение. – Почему именно сегодня вечером, когда все здесь? Худшего момента не придумаешь! Это безумие!
– Вовсе нет! – не соглашаюсь я. Пусть не думает, что у меня этот вопрос не проработан. – Сегодня – наилучший момент. Все гуляют на вечеринке. Именно сегодня я могла проникнуть незаметно. По крайней мере, в теории выглядело так. – Я закатываю глаза. – На практике получилось не совсем так.
– Могла бы попросить меня, я бы их достала, – внезапно дуется Бин. – Или могла бы сказать, что придешь, и не выдумывать свидание со спортсменом-олимпийцем.
– Знаю, – говорю я после небольшой паузы. – Извини. Просто я думала, ты скажешь, что я должна пойти на вечеринку.
– А ты и должна туда пойти, – тотчас парирует Бин, и я досадливо вздыхаю.
– Вот видишь? И, кстати, ты сама туда что-то не торопишься.
– Уже иду. – Бин виновато смотрит на часы. – Слушай, Эффи, все не так уж плохо. Может, передумаешь? – принимается уговаривать она. – Там собралась такая приятная компания. А платье я тебе дам…
Она подходит к шкафу и распахивает дверцу. Я тотчас замечаю знакомую набивную ткань и громко соплю.
– Это что, мое платье от Rixo? – вопрошаю я, сопровождая свои слова обвинительным жестом.
– Ой! – подскакивает Бин. – Ээ… разве? – Не нравится мне этот ее уклончивый тон. – Да, наверное.
– Так и знала, что оно у тебя! Сколько раз я спрашивала тебя про него, а ты все говорила, что не можешь найти!
– Так и есть, – играет в несознанку Бин. – И наконец нашла. Вот оно.
Я, прищурившись, смотрю на нее, и она быстро отводит глаза.
– Ты его собиралась сегодня надеть? – инквизиторским тоном интересуюсь я.
– Нет, – после паузы говорит Бин.
– Врешь.
– Ну, возможно.
– Но оно же мое!
– Но ведь ты его здесь оставила, – заявляет Бин, точно это что-то доказывает.
– Случайно! – ору я и тут вдруг понимаю, что сейчас на мой крик сбежится вся компания. – Случайно, – уже тише повторяю я. – Ты сказала, что найдешь его, но так и не нашла, и теперь я понимаю почему. – Я скрещиваю руки на груди, давая понять, что ситуация серьезная. – Я прекрасно понимаю почему. Я твой замысел насквозь вижу.
– Я только подумывала о том, чтобы надеть его, – говорит Бин, закатывая глаза. – Но если ты такая жадина…
– Да, жадина, – говорю я. – Надень что-то другое.
– Ладно. – Бин шумно двигает вешалки. – Легко. Вообще без проблем. Это всего лишь платье.
Я воспринимаю ее замечание с подобающим презрением. Нет такого понятия, как «всего лишь платье». Бин достает из шкафа черное платье без рукавов (миленькое, но на порядок хуже), надевает его и, не присаживаясь и глядя в зеркало туалетного столика, начинает спешно краситься.
– Волосы тебе подвить? – по привычке предлагаю я.
– Спасибо, нет. Не стоит заморачиваться. Подколю заколкой.
Она смотрит на себя в зеркало, корчит физиономию, и тут ей приходит сообщение. Она читает его и закатывает глаза.
– Криста спрашивает, где я. Иду! – говорит она, набирая ответ, затем кладет телефон в сумочку. – Кстати, здесь Хамф. Я наткнулась на него в саду.
– Хамф? – Я таращусь на нее во все глаза.
– Ага, – хихикает Бин. – Криста вне себя от восторга и всем представляет его как «достопочтенного Хамфа».
– О боже! – Я прикрываю лицо рукой. – Он в твидовой кепке? И привел с собой шестерых лабрадоров?
– Нет, нет! – Бин оборачивается, ее лицо лучится от смеха. – Ты давно не видела Хамфа? Он совсем изменился. Он в смокинге и черной рубашке. И носит бороду. И практикует трансцендентальную медитацию.
– Трансцендентальную медитацию? – недоуменно повторяю я.
Кого-кого, а Хамфа в роли практикующего трансцендентальную медитацию мне представить сложнее всего. Разве что медитировать он будет верхом на лошади, попивая терновый джин.
– И всем говорит, что он феминист.
– Что?
– Да, да. И говорит он это на голубом глазу. Судя по всему, в Лондоне он встречался с ЗОЖ-активисткой, которая изменила его жизнь.
– Она здесь? – взволнованно спрашиваю я.
– Нет, они расстались, но медитацию он не бросил. Он тоже приглашен на семейный ужин.
– Хамф? – возмущенно восклицаю я. – Он же не член семьи!
– Знаю, но Криста пару месяцев назад взяла его в оборот. Она же социальная альпинистка. Слышала бы ты ее. «Бин, ты знакома с достопочтенным Хамфом? Не правда ли, он душка?» А я в ответ: «Криста, мы все знаем Хамфа, он тот еще придурок».
