— Сожалею, но нет. Пока инфекция не пройдется по всем зонам мозга, болезнь не отступит. — С сочувствующей улыбкой говорит Тимур. — Ума не приложу, как ты вляпалась.
— Сама не знаю. Это просто загадка какая-то. Воду, которую я пила, проверили, она чиста.
— Ты пила вне дома?
— Нет. — Тут же отвечаю я, но вдруг задумываюсь. — Разве что на корпоративе. Но там я пила шампанское…
— Калидус в алкоголе?.. — Фыркает Тимур. — Откуда бы ему там взяться?
Пожимаю плечами.
— А откуда он взялся в воде?
— Резонно. — Соглашается Тимур, поскребя пальцем по щеке. Несколько секунд задумчиво размышляет, затем, видимо, не придя к каким-либо умозаключениям, меняет тему. — Интересно, как поражение лимбической системы скажется на твоей эмпатии…
Я поворачиваюсь и вопросительно смотрю на Тимура.
— То, что она отключится на время болезни, вполне очевидно, но восстановится ли после? — Глядя куда-то вдаль размышляет Тимур.
Очевидно. Для него очевидно, а я об этом даже не задумывалась. Научившись блокировать чужие эмоции, я перестала пользоваться своей способностью, вполне счастливо без нее обходясь, и даже не задумывалась о том, что могу ее потерять.
Я хотела этого всю жизнь. Я многое отдала бы за то, чтобы избавиться от нее. Но теперь, когда желанное так возможно и так близко, я вдруг пугаюсь. Я даже не знаю кто я без своей эмпатии. Я — это она. Я всегда была ею. Я всегда была чьими-то эмоциями, и никогда собой. Так почему же я не радуюсь? Желанное так близко, стоит лишь немного подождать…
— А как думаешь ты? — Кошусь в сторону Тимура, ковыряя носком кроссовка замерзшую землю.
— Не знаю. Честно, не знаю. Эта болезнь настолько непредсказуема, что я боюсь даже предполагать. — Пожимает плечами Тимур, поворачивая ко мне голову. — Этот Калидус — нечто удивительное.
— Ну да. — Усмехаюсь, закатывая глаза.
— Нет, правда. — Отзывается Тимур, и смотрит на меня с горящими глазами, как обычно бывает, если он чем-то восхищен. — Стопроцентное поражение, все страдают одинаково, никто не обладает даже маломальским иммунитетом к бактерии, но при этом процент смертности нулевой. Подобного в истории бактериологии еще не случалось.
Я равнодушно киваю, отстранённо скользя глазами по заснеженному саду, не особо прислушиваясь к словам Тимура. Мне не понять его, я далека от науки, и не могу разделить с ним его восторгов. Но Тимур в моем участии и не нуждается, все сильнее заводясь от своих слов, он повышает голос и начинает размахивать руками:
— Но и это еще не все. Последние исследования… — Тимур запинается, делает паузу, загадочно заглядывая мне в лицо и, чуть ли не с торжеством, добавляет. — Последние исследования показали, что больные Калидусом становятся не подвержены другим бактериальным инфекциям мозга. Представь, больше никакого менингита, энцефалита… Конечно, мы не знаем сохранится ли этот эффект после выздоровления…
Я застываю. Резко поворачиваю голову к Тимуру.
Ошеломленно распахиваю глаза. Столбенею.
Внутри меня будто собирается огромный пазл-монстр. Много-много линий, рваных, ломаных, кривых стягивается в одну большую пульсирующую точку. Ну конечно! Все сходится!
Тимур что-то продолжает говорить, но я уже не слушаю. Вскакиваю со скамьи.
— Мне нужно… Я должна попасть в ГСУ. Сейчас же. Можешь меня отвезти?
— Чего? — Оторопело моргает Тимур.
— В управление, Тимур. Это очень важно!
— Э-э… зачем? Куда тебе сейчас ехать? Тебе нельзя. — Неуверенно возражает Тимур.
— Некогда объяснять. — Чуть ли не взвизгиваю я. — Не повезешь, возьму такси. — Бросаю, срываясь с места. Нетерпение и нервное возбуждение зудом расходится по всему телу. Я не могу ждать.
Калидус не убивает. Калидус — это лекарство. Это вакцина.
Матвеев не создавал Калидус, он создал ven1, вот почему полиграф показал, что он говорит правду.
— Постой. — Кричит мне в спину Тимур.
Догоняет меня у ворот.
— Ладно, поехали. — Говорит, глядя на меня со смесью удивления и настороженности.
Садимся в машину. По дороге Тимур пытается выпытать у меня что к чему, но я молчу, вцепившись руками в колени, натянувшись, точно струна, и напряженно глядя перед собой.
— Агата, ты меня пугаешь. — Говорит Тимур, бросая попытки меня разговорить.
Заворачивает на стоянку и останавливается.
— Мне пойти с тобой?
— Нет. — Отвечаю, выходя из машины. — Спасибо.
Быстро поднимаюсь на второй этаж, и застываю посреди коридора.
Что дальше? Мне не позволят говорить с подозреваемым. Я здесь — никто.
Поднимаюсь этажом выше. Вхожу в знакомый кабинет и с порога заявляю:
— Глеб, мне нужна твоя помощь.
Глеб смотрит на мой растрепанный ошалелый вид и встает со стула. Подходит ближе, опасливо заглядывая в мое лицо. Еще с прошлого раза он считает меня сумасшедшей, потому и опасается.
— Что-то случилось, Агата? Присядь. — Успокаивающим тоном просит Глеб.
— Не буду я присаживаться. Мне нужно срочно поговорить с Матвеевым.
— Но это не мой подозреваемый, я не могу…
— Я тоже не работала на тебя, но помогла тебе, когда тебе это было нужно. — Прерываю его, с вызовом вскинув голову. То, что я предъявляю ему — очень некрасиво, но сейчас не время выбирать выражения и юлить.
Опешивший Глеб, подбирается и недовольно поджимает губы.
— Ну да, спасибо тебе…
— Нет. Не спасибо мне. Лучше помоги.
— Нужно разрешения начальства…
— Глеб! Нет времени. Мне нужна твоя ответная помощь. Сейчас! — Эти слова я уже выкрикиваю, так что Глеб даже дергается от неожиданности. Размышляет несколько долгих секунд, глядя на меня, как на ненормальную. И наконец отзывается:
— Ладно, я попробую что-нибудь сделать.
Напряженно киваю, немного расслабляясь. Надежда есть. Глеб идет к выходу, и я в вдогонку бросаю ему:
— Ты не можешь присутствовать. И мне нужен будет диктофон.
Глава 43
Сидящий напротив меня ученый выглядит, как восставший из мертвых. От добродушного успешного ученого не осталось и следа. Это совсем другой человек. Сломленный, с безжизненными глазами, посеревшим лицом, ссутулившись он сидит, не шелохнувшись и равнодушно смотрит на меня.
В нем больше нет ни страха, ни горечи, ни боли. Он сдался, принял свою участь, и теперь, выслушав мои догадки и умозаключения с абсолютным безразличием, он, тяжело вздохнув, переводит пустой взгляд в мелкое окно под потолком.
