Логика подсказывает, что ничего иного и предполагать невозможно – за эту версию было три железных довода. Во-первых, сама местность, где совершили как минимум два убийства: это опушка находящаяся в удалении от города. Именно там могла скрываться шайка бандитов, промышляющая изъятием ценностей и жизней.
Во-вторых, положение тел явно свидетельствовало о двух или более преступниках. Поскольку выстрелы были произведены с разных сторон с очень небольшой задержкой во времени, один убийца не успел бы провернуть это своими силами.
В-третьих, что самое главное: исчезнувший труп. Для его сокрытия необходимо несколько человек, поскольку в ином случае подозреваемым выступал бы еще малоизвестный тогда силач Иван Поддубный.
Допускали ли сыщики, что третьего трупа и вовсе не было? Такая мысль, разумеется, приходила им в голову, потому как ни на месте преступления, ни около него не было важнейшей улики – собственно, не было тела. Но что, в конечном счете, меняет эта оговорка? Она чуть корректирует ход событий, ничего не меняя принципиально – возможно, один из бандитов был ранен, но скрылся со своими подельниками. Именно поэтому часть личного состава полиции отправили на поиск тех банд, что промышляли в том районе – особенно интересовали сыщиков те шайки, в которых в последние дни появились раненые.
Во вторник, 17-го сентября утренняя лекция в консерватории все же состоялась. Чем закончилась для студентов забастовка – этого Каменев не знал, да и не особенно стремился узнавать. Главное, что все ученики были на месте, что за время бурных дебатов никто не сорвал себе голос и что зачинщиков не выслали административным порядком куда-нибудь в Сибирь. Два часа он рассказывал о жизни и творчестве Россини после премьеры «Цирюльника» и об итальянском дебюте в 1816 г. его будущего соперника – Джакомо Мейербера – с «Любовными проделками Теолинды» и первой его успешной оперой «Ромильда и Костанца» в следующем году.
После окончания лекции Каменев дошел до кабинета директора в новом здании консерватории.
– Юлий Иванович у себя? – спросил он секретаря.
– Юлий Иванович ушли в театр, на репетицию, – поднялся тот. Он хотел продолжить, что господин директор вернется никак не раньше, чем через полтора часа, но профессор не дал ему договорить.
– Это весьма кстати, я воспользуюсь его телефоном? – и, не дожидаясь ответа, прошмыгнул внутрь.
Сначала он позвонил домой статскому советнику, но, как выяснилось, тот куда-то уехал, а куда именно – никто не знает. Николай Константинович попытал счастье еще раз и попросил телефонистку связать с полицейским участком Уварова. Тот, как назло, уехал вместе с Филимоновым буквально пять минут назад, и единственное, что оставил для связи – номер телефона в том доме, куда едет.
В третий раз поднял профессор трубку: «Барышня, будьте любезны – кому принадлежит номер… Главный консультант полицейского департамента Санкт-Петербурга профессор Каменев. Мне можно и нужно… Благодарю, можете подсказать адрес абонента?»
Выяснилось, что сыщики отправились в апартаменты Петра Казимировича Званцева, что располагались в доходном доме Брагина на Екатерингофском проспекте, буквально в пяти минутах ходьбы от консерватории. Тенор прикинул, что сыщикам туда добираться еще не меньше десяти минут и потому заглянул в консерваторскую библиотеку. Там он поразил служащего вопросом, нет ли у них в наличии Уложения о наказаниях уголовных и исправительных.
– Не держим-с, – отвечал тот. – Оно ведь как: господа студенты – народ беспокойный, но все ж не преступники.
– Жаль… – пропел тенор себе под нос. – Очень жаль. То есть, хорошо, конечно, что не преступники. Жаль только, что этой книги у нас нет. Не знаете, где найти поблизости?
Получив адрес ближайшего книжного, Каменев вышел из здания консерватории и, насвистывая «Маффио Орсини, синьора, пред вами», отправился за книгой. Магазин разочаровал его сразу трижды: это была какая-то старая лавка в подвальном помещении (раз), где не было вообще никакой музыкальной литературы (два) и Уголовного уложения (три). Весь репертуар этого, с позволения сказать, магазина состоял из пошлых любовных романов, криминальных историй в духе «Макарка-Душегуб» и подшивок «Гражданина» князя Мещерского – газеты, которую приличный человек возьмет в руки только в перчатках.
Где располагался другой книжный профессору не сказали и тот еще четверть часа слонялся по улицам, приставая с этим вопросом к прохожим. Магазин, наконец, нашелся – и это уже было что-то более приличное.
– Уголовное уложение… – начал профессор и тут же был перебит приказчиком.
– Какое пожелаете? Какая страна интересует? Есть немецкое уложение, есть французское, аглицкое, североамериканских штатов, в переводе, на языке оригинала. Кроме того, имеем ряд комментариев ведущих экспертов немецкой исторической школы касательно теории наказаний, а также…
– Наше, наше уголовное уложение – российское.
Приказчик поник, как будто бы рассчитывал, что перед ним преступник международного уровня, а оказалось к его разочарованию, что это наш – отечественный.
– Есть и такое, – просипел он. – Желаете ознакомиться?
Тенор кивнул и получил через минуту кирпич в 600 с лишним страниц. Он подозрительно осмотрел его и открыл на первой попавшейся странице. Текста было много – читать эту книженцию в магазине было неудобно и слишком долго. Профессор попросил завернуть фолиант с собой и даже мускул на лице не дрогнул у него, когда за Уложение запросили 17 рублей.
Выйдя из лавки, он никак не мог решить – отправиться ли сразу домой к Званцевым или сначала пристроиться куда-нибудь и начать погружение в мир разбойников и убийц. «Нет, сначала все-таки лучше к свидетелям, сначала…» – думал он, ускоряя шаг, но вдруг замер посреди улицы, как останавливается повозка, въехавшая в забор. Только когда кто-то из пешеходов попросил его посторониться, тенор очнулся и забежал в первую же попавшуюся ресторацию, заказал чашку кофе без молока и сахара и, приземлившись на кресло, начал рвать упаковку и листать оглавление. Найдя нужную статью, он по привычке потянул правую руку к галстуку: «В крепость… от четырех до восьми месяцев. Но этого же мало…»
Итак, в то же самое время, пока Николай Константинович читал в книжном магазине уголовное уложение, ломая очередную заколку, статский советник Филимонов вместе с надворным советником Уваровым и Виктором Васильевским ехали с печальной вестью к Званцеву. Зачем они захватили с собой свидетеля, в принципе, понятно: во-первых, надо сразу получить два мнения – и сразу видно во время разговора, где они не совпадают. Во-вторых, Виктор уже поделился частью информации, которую Михаил хотел бы, возможно, скрыть. Теперь – в присутствии второго участника событий – это было куда как сложнее сделать.
Старик Петр Казимирович был до того потрясен случившимся, что не смог и слова сказать, а только беззвучно, держать за грудь, опустился в кресло и совершенно побелел. Михаил – второй его сын – бросился к отцу с каким-то флаконом.
– Дигиталис, – пояснил он, когда едва живого старика Эльза, супруга Михаила, увела наверх. – У отца беда с сердцем, буквально каждый удар может стать последним. Врач выписал ему экстракт наперстянки для укрепления сердечной мышцы.
