В ту дождливую субботу Лик протащил его через весь город, и Шагги несколько часов провел в тишине и покое. Лик до отвала накормил его подслащенной овсянкой, потом они сидели на диване и вместе смотрели «Доктор Кто». Шагги притворился, что засыпает, и медленно соскользнул на узкий бок Лика, тот не стал его отталкивать, а Шагги так и не смог сказать брату простой фразы: «Мне не хватает тебя».
Лик больше ничего не сказал. Он не сказал, как часто приезжал наблюдать за Шагги. Шагги так и не узнал, был ли тот раз первым или сотым. Шагги просто радовался, что побывал у брата.
И теперь он вошел в комнату, в которой уже побывал один раз. Сама комната поражала своими размерами и претенциозностью: бывшую щеголеватую гостиную теперь набили купленной в кредит мебелью. Эта комната высотой потолков побивала расстояние от стены до стены, на улицу выходили большие эркерные окна, через которые проникал вечерний свет и шум двигающихся по улице машин. Шагги огляделся – комната по сравнению с прошлым разом как-то изменилась, только он не мог сказать как.
Лик снова сел перед орущим теликом и принялся наворачивать горячую лапшу, потом поймал его взгляд и сказал:
– Вода в чайнике только что закипела.
Шагги сорвал фольгу с упаковки лапши быстрого приготовления, налил в нее горячую воду из чайника. Он знал, что нужно дать лапше настояться хотя бы пять минут, но упаковка жгла ему руку, а запах дешевого продукта разбередил голод в его желудке. При виде еды у него, вероятно, потекли слюни, и когда он поднял глаза, Лик протягивал ему свою единственную вилку. Он сдвинул одежду с конца узкой кровати.
– Садись, а то у меня от тебя мурашки по коже.
Шагги сел, как ему было сказано, и они оба молча уставились в экран телевизора. Мальчик старался не есть слишком быстро, старался не выставлять себя поросенком, быть хорошим гостем, как она всегда учила его.
– Спасибо тебе огромное за обед, – сказал он, словно брат приготовил ему деликатесное воскресное жаркое.
Спустя какое-то время Лик спросил:
– И как же случилось, что она в конце концов выставила и золотого мальчика?
– Не знаю, – сказал Шагги.
– Сколько у нее длится запой на сей раз?
Шагги покачал головой.
– Я уже сбился со счету. Накануне Хэллоуина она перестала пить, но я не знаю почему. Это так и не выяснилось.
Лик испустил разочарованный вздох, словно говоря: больше ему и знать ничего не требуется.
– Я думал, ты к этому времени уже понял, что к чему. Она никогда не бросит пить.
Шагги уставился в мутный бульон.
– Может, еще и бросит. Мне нужно только приложить больше сил, чтобы помочь ей. Быть с ней добрым. Содержать себя в чистоте. Я могу сделать ее лучше. – Он помолчал, потом добавил: – Да и ты мог бы немного помочь.
Лик потер грудь в том месте, где у него застрял воздушный пузырь.
– Вот как! Понятно. Тебя она выставила за дверь, потому что ты доставучий нытик.
Шагги проигнорировал издевку. Он оглядел все то, что приобрел Лик, чтобы обустроить свой маленький дом: одна чашка, одна тарелка, один комплект полотенец. Здесь были совершенно разные вещи, собранные в одну кучу: керосиновая лампа на прикроватном столике, кухонный стул, используемый как сушилка для белья. Комната выглядела коллекцией разношерстного барахла, словно гостевая спальня в старом доме, куда обитатели складывают ставшие ненужными вещи. Но, кроме обшарпанной мебели, загромождавшей комнату, здесь были и дорогие электронные игрушки: телескоп, японская фотокамера на треноге, моделька «Ламборджини» с дистанционным управлением. Комната казалась берлогой подростка, лежбищем человека, который тратит деньги не на те вещи. И тут Шагги понял, что изменилось в комнате с прошлого его визита: упорядоченность. В комнате стало прибрано, потому что Лик уложил свою прежнюю жизнь в коричневые упаковочные коробки. Они зловеще стояли в дальнем углу. Он собирался переезжать.
Лик смотрел телевизор, а Шагги чувствовал себя еще более одиноким, чем когда-либо. Он еще раз принялся оглядывать эту арендованную комнату и теперь понял, что она собой представляет. Она больше не казалась неряшливой. Она обрела великолепие. Перестала быть убежищем, где его брат прятался от матери, или тайным логовищем. Она превратилась в последнюю спасательную шлюпку. Лик уезжал.
Он разглядывал лицо Лика сбоку, его горбинку, его узловатые плечи, сжатые губы, правда, теперь его глаза казались зелеными, а не серыми, волосы были уверенно убраны с лица. Шагги разглядывал брата, пока тот смотрел телевизор, и завидовал тому новому покою, который виделся в рассеянном взгляде Лика.
– И что, по-твоему, с ней будет?
– Она протрезвеет. Умолит тебя вернуться. А потом все повторится сначала, – без обиняков сказал Лик. – Но только теперь у нее появится вкус к изгнанию тебя из дома.
– Я имею в виду, в далекой перспективе.
– Ну пьянство приведет ее на улицу, – не раздумывая, сказал Лик, словно о чем-то само собой разумеющемся.
– На улицу? Никогда. Она ведь из дома не выйдет, не закрасив царапин на своих туфлях.
– Шагги, она для этого становится слишком старой. Теперь вопрос только времени, когда пьянство окончательно ее добьет. – Он поковырял в носу. – Что она будет делать без тебя? Что она станет делать, когда мужчины перестанут ее хотеть?
– Тогда я от нее не уйду, – уверенным тоном сказал Шагги.
Лик ухмыльнулся.
– Значит, ты хочешь стать одним из тех придурков, которые, дожив до седых волос, продолжают оставаться под боком у мамочки? Позволяют мамочке покупать им одежку и ходят туда-сюда на почту за пособием с тележкой для старперов? – Он свернул в шарик то, что вытащил из носа, щелчком послал в угол. – К тому же, если бы она и в самом деле собиралась бросить пить, то уже бросила бы. – Лик поскреб подбородок, но его глаза вернулись к телевизору. – Пьянство приведет к тому, что она пойдет на улицу. А ты облагоразумишься рано или поздно.
Шагги теперь не сомневался, что они все прошедшее время играли в «горячую картошку», и никто не дал себе труда познакомить его с правилами. Он не знал, что задаст этот вопрос, но как только задал, сразу же понял, что уже очень давно хотел спросить об этом:
– Почему ты так и не вернулся за мной?
Лик оторвал взгляд от телевизора, посмотрел в глаза Шагги. Обхватил пальцами шею брата сзади.
– Это несправедливо, Шагги. Как я, по-твоему, мог тебя растить? Что у меня есть? К тому же ты продолжаешь обманывать себя. Ты посмотри, во что ты превратился. Никто не может тебе помочь, кроме тебя самого. Я говорю, ты сам прикинь. Подумай, сколько времени у меня ушло на это, и Кэт ни разу не пришла за мной.
Из коридора, покрытого ковром, раздался громкий звук звонка.
– Шагги. Ты. Неужели ты? – Он смотрел на брата, широко раскрыв от страха глаза. Пронзительный звонок зазвучал снова, теперь еще настойчивее и злее. Лик выскочил в коридор, и Шагги услышал, как он отвечает в трубку, стараясь перекричать шум дороги.
