Все эти любопытствующие зеваки… он был не в силах укрыться от них, скованный собственным разумом и телом.
К счастью, он сумел убедить парамедиков, что с ним все в порядке, спокойно поведав им свою историю, когда лифтер отогнал собравшуюся толпу обратно за угол. После нескольких анализов и проверок медики неохотно согласились. На самом деле, они проявили к нему столько внимания, что он стал себе казаться еще глупее и беспомощнее.
Но каким бы ни было его самочувствие в тот момент, ничто не могло сравниться с тем, как больно отдавалось в груди воспоминание о взгляде Анны из-за закрывающихся дверей лифта.
Он достал из кармана телефон и набрал ее номер. Потом позвонил снова, и снова, и снова. Не помогало. Тогда он перешел к сообщениям.
«Где вы?»
«Все в порядке?»
«Я беспокоюсь о вас».
«Пожалуйста, перезвоните мне».
Он вел себя как приставучая девчонка-подросток. Не менее унизительно. Но ему было все равно. Он должен знать, что с ней все в порядке.
Глядя на пустой, безмолвный телефон, Броуди зарычал от досады и почти поддался искушению швырнуть его куда подальше. Помешало нежелание платить штраф за модный телевизор, вмонтированный в зеркало ванной, поэтому он сунул мобильный обратно в карман и вышел из уборной.
Проследовав по просторам своих апартаментов, он дошел до угла столовой зоны, откуда открывался вид на Темзу и лондонский Сити. Она была где-то там, среди всех этих мигающих огней, возможно, в беде, возможно… Нужно было собраться с мыслями.
Отчего же после стольких уговоров о встрече она вдруг бросилась наутек, стоило ей его увидеть? В этом не было никакого смысла.
Он должен был пойти и разыскать ее.
Броуди развернулся и зашагал через гостиную к блестящим недрам коридора, но чем ближе он подходил к выходу из номера, тем ощутимее делалось покалывание в пальцах и ступнях. Ибрагим предупреждал, чтобы он избегал ситуаций, вызывающих панику, когда симптомы уже доходят до крайности.
Он добрался до двери, приложил ладонь к отполированной надписи, и сердце его запнулось: пропустив удар, оно затем припустило вдвое быстрее. Мир вокруг начал расплываться.
Он бы сделал это, если бы все сводилось лишь к превозмоганию симптомов и ощущений, к принятию ужаса и позволению ему себя поглотить. Даже в таком состоянии он прошел бы тысячу миль, лишь бы ее найти, но в том-то и беда — он сомневался, что сумеет преодолеть эту тысячу миль. С таким предательским телом он и на двести метров не смел рассчитывать.
Он был жалок. Слаб.
Поднятая рука безвольно упала, плечи поникли — он повернулся и, добредя до панорамных окон, заменявших половину всех стен его номера, уткнулся лбом в их прохладную стеклянную поверхность.
Откуда-то со стороны реки донесся приглушенный хлопок, и из-за вздымающихся на западе зданий ввысь полетели фейерверки. В свете цветных вспышек из темноты вырисовывалась верхняя дуга знаменитого лондонского колеса обозрения. Река внизу сияла отражениями пущенных в небо ракет, знаменуя наступление следующего года. Город начинал праздновать.
Едва ли Броуди еще когда-нибудь чувствовал себя столь одиноким.
* * *
Джин лился рекой, и бар вокруг Анны подернулся легкой дымкой. В какой-то момент присутствующие зашумели, принявшись громко считать, а затем поздравлять, обнимать и целовать друг друга. Анна не обращала на них ни малейшего внимания, слишком поглощенная погружением в забвение. Кто-то — возможно, бармен — подсунул ей бутылку воды, которую она с жадностью осушила, после чего поток джина немного поиссяк. Да и вкус у жидкости в бокалах-аквариумах подозрительно напоминал проточную воду.
Симпатичный бородатый бармен пару раз предпринимал попытки узнать, как ее зовут и все ли у нее в порядке, но, упершись лбом в барную стойку, чтобы на него не смотреть, она лишь отмахивалась. Ее это даже насмешило. Она чувствовала себя королевой. Не хватало лишь пары белых перчаток — и она в шоколаде.
— А у вас, случайно, не найдется перчаток? — подняла она голову и, прищурившись, взглянула на мистера Симпатичного Бородача.
Он пожал плечами, но, исчезнув за стойкой, в следующее мгновение возник снова и протянул ей пару перчаток. Анна их надела. Они были не совсем такой длины, не такие белые да и не такие атласные, как она ожидала, — скорее трикотажные, — но это определенно были перчатки, а потому грех жаловаться. Так, теперь бы понять, зачем они ей понадобились. Может, у нее замерзли руки? В попытке вспомнить она снова опустила голову на стойку бара.
Через какое-то время начала накатывать сильная головная боль. Не отрывая правый висок от стойки, она пошевелила рукой в трикотажной перчатке, подзывая Симпатичного Бородача.
— Еще джина, — промямлила она и захихикала при мысли, доводилось ли когда-нибудь королеве говорить нечто подобное своим симпатичным бородатым лакеям во дворце.
Но было поздно — головная боль отравила все веселье, отрезвляя мысли, пробуждая сознание. Черт!
На нее вероломно нахлынуло воспоминание минувшего вечера — момент, когда Броуди обернулся и взглянул на нее. И вновь это ощущение резкого столкновения с чем-то твердым — такое сильное, что Анна чуть не рухнула со стула.
— Нет, — хныкнула она кому-то (она не совсем понимала кому), — Броуди просто друг, и все. Очень хороший друг.
Этот кто-то рассмеялся. Ее слова явно не восприняли всерьез.
— Заткнись, — буркнула она, открывая глаза и оглядываясь в поисках собеседника. Смех стал лишь громче. Резче. Но никто вокруг не обращал на нее внимания, не насмехался. Голос звучал у нее в голове. Стены бара вдруг повело.
Она резко поднялась из-за стойки и уставилась на бармена.
— Я не люблю его! — решительно заявила она. — Не люблю.
Не имело значения, как сильно всколыхнулись и заметались в ней чувства при виде него. Не имело значения, как все, что она о нем знала, — его тихая сила, прекрасное воображение, грубоватый смех, — сплелось воедино и ножом вонзилось ей в сердце. Она просто не любила его, и точка.
Симпатичный Бородач поднял брови и, налив еще один стакан воды, поставил его перед ней.
— Не люблю, — повторила она.
— Вы не первая в моем баре, кто жалуется и так говорит, — пожал плечами он, — но, по моему опыту, означает это прямо противоположное.
Анна потрясла головой, отчего та заныла еще сильнее. Она закрыла глаза.
— Я не могу его так любить, — прошептала она. — Он не Спенсер.
Она ждала, что при этих словах — в знак солидарности — среагирует ее внутренний радар, но тот, как ни странно, молчал.
— Предатель, — буркнула она.
— Прошу прощения? — не понял мистер Симпатичный Бородач.
Прошу прощения.
Анна выпрямилась.
