— Габи говорила… — она замялась и неуверенно продолжила: — Габи что-то говорила про несчастный случай.
Броуди вздрогнул, резко втянув носом воздух.
— Это из-за него она… ну… умерла.
Голос Броуди обратился в едва различимый хрип:
— Кто?
— Ваша жена.
Как бы ему ни хотелось скрыть от нее эту правду, ее мнение о секретах он принял к сведению. Да и не мог он соврать ей теперь — когда она спросила напрямую.
— Моя жена не мертва, — неторопливо ответил он, — мы разведены.
— О! — удивилась Анна и, чуть понизив голос, уточнила: — Тогда кто?..
Сердце Броуди отзывалось глухими ударами.
В трубке снова раздался ее голос — смущенный, даже слегка сомневающийся:
— Я ведь ничего не путаю? Вы же говорили, что тоже кого-то потеряли?
Броуди пересек комнату и подошел к окну. Он не мог различить даже силуэтов косматых деревьев, окаймляющих его участок. В комнату начала просачиваться тьма, проникая и в него самого.
— Потерял.
На какое-то мгновение все замерло в абсолютном молчании — что у него в кабинете, что на другом конце линии.
— Кого? — прошептала Анна.
— Я…
И его захлестнула волна. Вероломно и беспощадно. Не ища никаких предлогов. Ни покалывания в пальцах, ни тисков. Боже! Девять лет. Он думал, что в каком-то смысле уже прожил это, но факты говорили об обратном: боль все такая же острая и грубая, словно этих лет и не бывало.
Он повернулся и бросился бежать, прекрасно осознавая, как это нелепо — в его-то крошечном захламленном домишке. На пути к выходу он опрокинул лампу, и она с шумом рухнула на пол позади него. Рывком распахнув дверь, он вырвался во двор; морозный ночной воздух замер в ожидании, холодя его лицо и руки.
— Броуди?.. — из прижатого к груди телефона послышался приглушенный голос.
Он попытался было заговорить, будто онемел. Неудивительно — когда не можешь избавиться от ощущения, что внутри все рушится вдребезги. Он швырнул телефон и, пошатываясь, поплелся от него прочь, все меньше контролируя прерывистое дыхание, судорогами пробиравшее все его тело. Вдруг он рухнул на колени и, закрыв лицо руками, разрыдался.
Глава 48
— Спасибо, что согласилась помочь, — поблагодарила Анна, провожая Габи с лестницы прямиком в свою спальню. — В одиночку я бы не справилась.
Габи присела на краешек кровати и немного попружинила на матрасе:
— Не за что. Мне все равно больше нечем заняться…
— Спасибо!
Габи закатила глаза:
— Ну ты же понимаешь, о чем я.
Анна понимала. Она помнила, как еще недавно сама была на ее месте. Помнила ту тоску, как все было в тягость и ничего не имело значения. Она беспокоилась о ней. После расставания с Ли прошло шесть недель, однако подруга все еще не оправилась. Прежняя Габи была яркой, такой жизнерадостной и неутомимой. Нынешняя напоминала Анне полуспущенный мяч. Им обеим не мешало отвлечься от своих хмурых дум.
С последнего разговора с Броуди прошло восемь дней. Все восемь дней — ни слова. Конечно, Анна пробовала звонить. Еще как пробовала. Но Броуди не брал трубку. Всякий раз при мысли об этом Анне становилось тошно.
Она подошла к гардеробу Спенсера и открыла дверцы. Глаза ее, как обычно, упали на ряд аккуратно развешанных рубашек. Так сложилось, что они значили для нее куда больше остальных предметов его гардероба. Почему — загадка, только, утыкаясь лицом ему в плечо и крепко прижимая его к себе, она всегда ощущала дивный аромат чистоты, свежего хлопка и защиты.
Она так и стояла, не выпуская из рук створки шкафа и не шевелясь.
— Я должна это сделать, — сказала она, сосредоточенно глядя на рубашки, — они ему больше не нужны.
— Это правда, — поднявшись с кровати, Габи приблизилась и приобняла ее, — но ты можешь не делать, если не готова.
Анна кивнула:
— Я знаю. Но я слишком долго откладывала. Время пришло, Гэбс. Просто это…
— Сложно, — подсказала Габи.
— Да, — серьезно ответила Анна.
Она выдохнула:
— Но я поняла, что мне нужно освободить место для новых вещей — эмоционально и физически. Даже если я пока не готова встретить нового мужчину, думаю, мне хочется просто обозначить, что я открыта возможности, что когда-нибудь он появится, — что бы это ни значило.
Габи вздохнула:
— Печально, что у вас с Джереми ничего не вышло.
Анна кивнула:
— И мне, но было бы нечестно продолжать морочить ему голову.
Габи замялась:
— Мне не следовало так настаивать на ваших встречах. Теперь я все поняла.
Сердце Анны исполнилось нежностью к подруге. Она крепко обняла и звонко чмокнула Габи в щеку:
— Неправда. Просто, может, немного рано.
Габи улыбнулась ей в ответ, и обе вновь обратились к шкафу.
— Я даже не знаю, с чего начать… Нам нужен план.
Габи поставила руки на пояс:
— И, кажется, он у меня есть… Мы начнем с чего-то одного: костюмов, или ботинок, или курток, или рубашек…
На этом слове лицо Анны, должно быть, приняло какое-то кислое выражение, потому что Габи вдруг умолкла, сглотнула, а затем продолжила:
— Мы начнем с чего-нибудь простого. Достанем все эти вещи, разложим на кровати и рассортируем. Тебе надо сосредоточиться, Анна. Не уходить в прошлое, иначе может стать очень грустно, когда со всем этим будет покончено. Тебе следует решить судьбу каждой вещи.
Анна сморщила лоб и взглянула на Габи:
— Откуда ты этого набралась?
— Когда не спится, я запоем пересматриваю «Хранителей», — призналась она, сверкнув глазами на манер прежней Габи.
Анна рассмеялась и, просканировав содержимое шкафа, решила:
— Давай начнем с обуви.
Так они и сделали. Вытащили все ботинки и кроссовки Спенсера и тщательно — одну за другой — разобрали все пары: какие-то они оставили для благотворительного магазина, а какие-то сложили в черный мешок на выброс. Наконец с сортировкой было покончено, обуви в шкафу больше не осталось. Анна с содроганием выдохнула.
Вот так. Она это сделала. И в этом не было ничего ужасного. Сказать по правде, она испытывала теперь умиротворение и освобождение.
Затем они разбирали штаны — Анна избавилась от всех без исключения. Но, когда дело дошло до верхней одежды и джемперов, кое-что она решила сохранить: огромной вязаный в рыбацком стиле свитер древесно-черного цвета и пару мягких толстовок. Именно эти вещи ей хотелось стащить у Спенсера, когда он был жив. Беря их в руки, она улыбалась, хоть на глаза и наворачивались слезы. А это хороший знак, не так ли? Конечно, радости она не испытывала, но и печали тоже.
