В очередной раз она мысленно простила Габи за ее назойливость прошлых лет. Нелегко целый вечер быть свидетелем того, как страдает твой лучший друг. Должно быть, Габи пришлось особенно трудно наблюдать это неделями, месяцами, годами. Неудивительно, что порой она немного перегибала палку.
Глава 39
Броуди уселся в свое кресло и закашлялся. Да, эта капризная пружина определенно уже дышала на ладан: ее острие неприятно впилось ему в левую ягодицу. Отлично! Он заерзал и, подавшись вперед, поставил кружку на небольшой столик, отделявший кресло от камина. Дежурные пара глотков виски — но в этот раз он добавил к ним кипятка, лимона и щепотку корицы. Этим утром, проснувшись, он почувствовал вялость и жар, а теперь еще добавился насморк. Ну просто замечательно!
Он взял телефон и набрал номер Анны.
— Привет, — едва расслышал он в трубке ее голос.
— Кажется, что-то не так со связью, — предположил он, — я сейчас повешу трубку и позвоню снова.
— Нет! Не надо! — послышался какой-то приглушенный шум, будто она торопилась выйти в другую комнату. Он различал, как затворилась дверь, после чего она снова заговорила:
— Со связью все в порядке. Я просто шептала.
— А, ладно, — подстраиваясь под нее, перешел он на шепот. — А почему мы шепчемся?
— У меня тут кое-кто еще спит.
Броуди почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось. Он сознательно не задавал вопросов о том Джереми, хотя понимал, что они встречались вот уже несколько недель, однако теперь история обрела новый поворот.
— Неудобно получилось… — добавила она.
Это еще кому неудобно…
— Она просто вышла из комнаты и случайно застала меня в ванной. Я-то думала, что она уже давно уснула.
— Она?
Анна вздохнула:
— Габриела. Бедняга. Пару дней назад ее бросил парень. Хотя, на мой взгляд, технически, порвала с ним она, а не наоборот, но он это заслужил. Я предложила ей остаться у меня, потому что, по ее словам, в одиночестве она может плакать сутки напролет, — она снова тяжело вздохнула. — Здесь, по крайней мере, она плачет только полдня…
— Сколько она еще пробудет? — спросил Броуди.
— Я не знаю.
— Вас это не смущает? — Броуди никогда не умел принимать гостей подолгу — даже в те времена, когда у него еще были друзья, которым нравилась его компания.
— Нисколько, — отрезала Анна. — Габи поддерживала меня после смерти Спенсера. Она может оставаться сколько угодно — хоть совсем переехать, если захочет.
На этих словах Броуди повеселел. При таком раскладе Джереми будет непросто сделать то же самое.
— Она разбита, — озабоченно продолжала Анна. — На работе она сказала, что заболела, а это не очень хорошо, ведь она фрилансер и ей пришлось отменить заказ, но она просто была не в состоянии даже думать об этом — какая уж тут работа? Я даже взяла во вторник отгул, но не каждый же день. Так что я просто делаю для нее то же, что и она, когда страдала я: устраиваюсь рядом на диване за просмотром утешительных фильмов, по пути домой покупаю ей шоколадки или выпуски ее любимых журналов, готовлю суп и…
Тут он внезапно чихнул.
— Простите, — извинился он, утерев нос, — надеюсь, я вас не оглушил.
Он никогда не отличался умением чихать тихо и скромно. Чихание его имело единственную громкость: так, чтобы услышал весь Девон.
Его шутку она пропустила мимо ушей:
— Такое впечатление, что за вами тоже требуется присмотр.
«И вы бы на это согласились?» — чуть не вырвалось у него, но, в отличие от чиха, эти слова он успел сдержать. «Ну что за глупости?»
Ах, если бы он только мог… При мысли о том, как Анна порхает у него на кухне, готовя суп, или прильнула рядышком на диване за просмотром какого-нибудь фильма, у него перехватило дыхание.
«Не выдумывай, дружище. Хватит летать в облаках. Сам готовь свой суп».
— Я в порядке, — наконец ответил он. — Я вполне стар и безобразен, чтобы самому о себе позаботиться.
Анна задумчиво промычала в трубку.
— Я думаю, проблема в Габи, — размышляла она. — Она разбита, потому что недооценивала своего бывшего, а теперь корит себя за то, что раскисла, и раскисает еще больше… Это порочный круг. Ей нужно быть добрее к себе. Но мы оба знаем, как это бывает непросто.
Броуди хмыкнул в знак согласия.
— Поэтому пока я намерена вмешаться и сделать все за нее. Я вдруг поняла, что это необходимо нам всем — быть добрее к себе… — она ненадолго задумалась. — Я так давно об этом не вспоминала. Думаю, я попросту себя ненавидела. Хотя я даже не вполне уверена, за что… За то, что оставалась жива, когда Спенсер был мертв, возможно? Кто знает?
Броуди снова хмыкнул. Он и сам познал сполна и ненависть к себе, и чувство вины.
— О-оу! — заволновалась Анна.
Он услышал, как она снова зашевелилась и понизила голос:
— Габи возвращается из ванной. О боже! Она плачет, — забыв про шепот, еще больше встревожилась Анна. — Мне пора идти.
Броуди кивнул. Так уж у них повелось. Он чувствовал эту связь. В ней было что-то всеохватывающее, точно она была единственным сущим в этом мире, но потом что-нибудь случалось, возвращая его к реальности, напоминая, что он был лишь крупицей в потоке ее жизни.
— До следующего раза, — угрюмо попрощался он.
— Да, — ответила Анна с теплотой, пронзившей его и без того истерзанное сердце, и положила трубку.
Глава 40
Беседуя с Броуди, Анна прокралась вниз, в гостиную, где устроилась на диване. Света из коридора вполне хватало, чтобы ни на что не наткнуться.
— Анна?
Сердце бешено припустило, Анна рванулась с дивана и увидела в дверях гостиной Габи — полусонную и всю перепачканную.
— Ты до смерти меня напугала!
Габи потерла рукой глаза:
— Я услышала, что ты разговариваешь…
— Прости. Это был телефон. Я не хотела тебя тревожить.
Анна подошла к подруге и повела обратно наверх. Габи беспрекословно последовала за ней до самой двери, как вдруг остановилась и, зевнув, поинтересовалась:
— А с кем ты разговаривала?
— Просто… с другом.
— Это не Джереми?
Анна покачала головой:
— Не Джереми.
— Друг? — с заметным недоверием переспросила Габи. — Никто ни с кем так долго не говорит по телефону — если только это не кто-то очень важный. Мы с тобой и то больше переписываемся, чем звоним друг другу.
— Ну, а я разговариваю по телефону с… людьми. Иногда.
