Анна дала ей несколько секунд собраться, но, услышав в трубке очередное всхлипывание, она нахмурилась:
— Габи?
— А-Анна…
Анну бросило в холод. Плакала она не от счастья. Она горько рыдала, и при этой мысли у Анны все сжалось в груди.
— В чем дело? — Анна и сама чуть не плакала. — Что случилось? Все в порядке?
— Нет, не в порядке! — отозвалась Габи, и Анна слегка успокоилась, слыша, как сквозь печаль пробивается злость.
— Ли и правда хотел обсудить наши отношения, но не для того, чтобы перевести их во что-то серьезное. Этот ублюдок сказал, что хочет встречаться с другими!
— Где ты? — спросила Анна, разыскивая свои туфли. Если она нужна Габи, она будет рядом.
В трубке снова шмыгнули носом.
— Я стою на твоем крыльце.
Анна метнулась в коридор, распахнула входную дверь и крепко обняла Габи. Та громко расплакалась. Не раскрывая объятий, Анна завела ее внутрь и ногой захлопнула за ними дверь, затем проводила на кухню и усадила за стол.
— Что случилось? — спросила Анна, когда рыдания поутихли.
Оставив одну руку на плече Габи, она изучала лицо подруги, пока та боролась с новой волной слез. Сердце просто разрывалось. Она не понаслышке знала, каково это, когда все твои надежды и мечты о будущем вырывают из рук и втаптывают в грязь.
— Я сделаю тебе горячий шоколад, — сообщила она Габи, достала сотейник и плеснула туда молока, — а когда ты будешь готова, я обязательно тебя выслушаю.
Габи кивнула и крепко сцепила руки в замок перед собой. Несколько минут она молчала, но вот ее взгляд блеснул яростью и решительностью.
— Все шло так хорошо, — заговорила она, — ведь он пригласил меня в «Каприз». Бесподобные французские блюда, безумные цены…
— Ублюдок, — сочувственно вставила Анна, отчего уголок губ Габи чуть дрогнул вверх. Этого Анна и добивалась. Ли знал, что он собирался сообщить Габи. И приятная обстановка ничуть не скрашивала эту новость. Отдавало чувством вины. И трусостью. Анна слегка тряхнула головой, выныривая из собственных мыслей. А ведь у нее было предчувствие о нем, разве нет? Она должна была это предвидеть. Она должна была защитить Габи.
— Мы поели и уже хотели перейти к тирамису, как он объявил, что нам нужно поговорить о наших отношениях, — Габи плотно сжала губы и покачала головой, сдерживая подступавшие слезы. — Я опустила ложку и улыбнулась. Я старалась не увлекаться, как ты и говорила, Анна, но я никак не могла перестать надеяться, что он вот-вот достанет из кармана маленькую коробочку. Потом он потянулся ко мне. Погладил мою руку. И сказал, что мы не должны топтаться на месте…
Она опустила голову и продолжила рассказывать, обращаясь скорее к столу, чем к собеседнице:
— Я была так настроена на то, что он, как я думала, собирался сказать, что подлинные его слова перестали иметь для меня значение. Я так и сидела с этой огромной тупой ухмылкой… а потом, одно за другим, слова начали обретать смысл. Меня словно из ведра окатили.
Анна оставила молоко греться на конфорке и опустилась на стул напротив Габи:
— И что именно он сказал?
Габи подняла на нее взгляд:
— Я ему нравлюсь, и ему со мной очень весело, но…
— Но?
У Габи задрожала нижняя губа.
— Но, видимо, со мной одной не так уж весело…
— Так, значит, расставаться он не хочет? — переспросила Анна, чтобы убедиться, верно ли она все понимает.
— Нет.
— Но он бы хотел встречаться с кем-то еще?
Габи закивала, на глазах все больше впадая в отчаяние.
В эту минуту закипело молоко и пеной полезло через край сотейника, с шипением заливая стальную поверхность плиты. Анна подскочила, схватила кастрюльку и убрала ее с раскочегаренной конфорки. Затем взглянула на беспорядок.
— К черту! — заключила она и, оставив сотейник на столешнице, отправилась в гостиную. — Забудь про шоколад. В этой ситуации подойдет лишь один напиток.
Она вернулась, держа в руках два стакана «Лагавулина», и поставила один перед Габи.
— Виски? — недоверчиво нахмурилась Габи.
— Потом еще спасибо скажешь, — отозвалась Анна и снова опустилась на свой стул.
Они с Габи посмотрели друг другу в глаза, подняли бокалы, сделали глоток и поморщились в унисон.
Габи закашлялась, затем сказала что-то на португальском — из того репертуара, который мама бы, вероятно, не одобрила. Она прикрыла глаза и приложила руки к основанию горла — было похоже, что она пыталась на чем-то сосредоточиться. Открыв глаза вновь, она протянула свой стакан Анне:
— Еще.
Анна сходила за бутылкой и поставила ее на стол между ними:
— Ну… и что ты сказала ему?
Габи опустошила второй стакан и с приятным глухим стуком поставила его обратно на стол:
— Я сказала, что он может встречаться со столькими девушками, со сколькими ему угодно, только меня в их числе не будет.
— Умница! И что ты сделала после? Кому-нибудь понадобилось накладывать швы?
Габи покачала головой, губы ее тронула тень едва заметной улыбки.
— Но я вышла из ресторана, оставив его с тирамису на голове.
Анна рассмеялась. Она подняла свой бокал, посвящая тост дерзости Габи.
Улыбка Габи угасла. Несколько мгновений она сверлила глазами свой пустой стакан, затем снова развалилась на столе — длинные волосы ее рассыпались по плечам — и расплакалась. Анна поднялась, обошла стол и, опустившись рядом с подругой на корточки, прижала ее к себе и погладила по спине:
— Хочешь остаться сегодня здесь?
Шуршание кудряшек по столу подсказало Анне, что Габи кивала. Рыдания усилились.
Анна так и сидела рядом, обнимая ее. Вот и вся помощь. И от этого сердце ее разрывалось в клочья. Если бы только возможно было предпринять что-нибудь, чтобы это остановить, — изобрести лекарство, принести себя в жертву богам, вселиться в тело Габи и самой страдать от душевных мук, — она бы ни перед чем не остановилась. Но она понимала, что это недостижимо. Равно как и Габи была не в силах сделать то же ради нее.
Анна проводила Габи на второй этаж и показала гостевую спальню. Она разыскала туалетные принадлежности с новой зубной щеткой и выдала ей свободную пижаму. Умытая и переодетая, Габи забралась в постель и улеглась на облака подушек. Вид у нее был совершенно измученный — она уже не могла ни думать, ни разговаривать.
Анна прекрасно понимала это чувство: когда из тебя выжали все эмоции, то единственное, чего тебе хочется, это просто остаться одной и свернуться в маленький комочек. Спрятаться под одеялом и притвориться, будто остальной мир перестал существовать.
