— Хм… — задумался Бисвас, — мы как раз изучаем это. Только вчера сюда наведывались сэр Сингх и Балок-да.
— Да, я слышал, — сутенер зевнул. — Чего тебе беспокоиться? Это скоро утихнет, верно? О, ты бы видел, что тут вчера творилось. Все кругом заполонили журналисты и зеваки. Это плохо для нашего бизнеса, вот что я скажу. Со мной был новый клиент, он при виде камер перепугался вусмерть. Люди не хотят приходить сюда, когда видят полицейские джипы и телевизионщиков.
— Это просто бессмысленное разгребание грязи, — Бисвас скривил лицо от отвращения. Закурил сигарету и предложил одну констеблю. Выпустив облако дыма, Бисвас сказал: — Чего они добиваются, а? Намерены остановить все это? Так и будут до скончания века копаться в дерьме. Будь они неладны, эти новостные каналы.
Как только сутенер ушел, Бисвас обдумал информацию и набрал номер, просто на всякий случай.
— Балок-да? — сказал он в трубку. — Это Бисвас с поста… похоже, сегодня умерла еще одна девушка из того же борделя… Да, дом мадам Шефали… Я не знаю… они говорят о самоубийстве… вроде как снотворным отравилась. Я подумал, дам тебе знать… они повезли ее в гхат около часа назад. Извини… я не придал этому особого значения… Извини, да-да, конечно, я видел, как вы с сэром приходили сюда вчера… Нет, я не остановил их… я так не думаю… я поговорил с Баблу, сутенером, ты знаешь этого парня?.. Да, он сказал, что не было ни полицейского отчета, ни осмотра — они не хотели поднимать шум… ладно, ладно. Спасибо.
Бисвас продолжил лениво нести службу, наблюдая за вечными уличными заторами, уверенный в том, что на сегодня он свой долг перевыполнил.
Балок Гхош положил трубку и на мгновение задумался. Наскар сидел напротив него и, как обычно, грел уши.
— Еще одна, а, Балок-да? Там сезон убийств, что ли? Что вы об этом думаете?
— Я думаю, что ты слишком много болтаешь, причем не думая, Наскар, вот что я думаю, — отчитал его Балок Гхош с кислым выражением лица. — Если ты хочешь чего-то добиться, особенно на этой работе, тебе лучше держать рот на замке.
Получив нагоняй, Наскар перешел к обороне:
— А что я такого сказал? Вы говорили то же самое по телефону. Я слышал, — произнес он с некоторым упреком.
— Я разве что-то говорил про «убийство»? Это самоубийство. Выучи разницу, это сослужит тебе хорошую службу в будущем. Что, по-твоему, означает убийство?
— Ну, это когда чертовски много хлопот, — угрюмо сказал Наскар.
— Именно. Вот почему полезно выбирать слова с умом.
Спустя какое-то время Наскар спросил:
— Вы собираетесь позвонить сэру Сингху?
Самшер Сингх все еще не появился в участке. Он особо не торопился на службу, учитывая, что вчерашний день выдался напряженным.
Балок Гхош задумчиво покачал головой:
— Нет, полагаю, нет необходимости беспокоить джентльмена. Со временем все узнает. Спешки нет, все под контролем.
— Но они уже отвезли ее на кремацию, не так ли? Я слышал, — не унимался Наскар.
— Да-да, смерть от несчастного случая или самоубийство. Там и так полно забот — провести последние обряды и надлежащую кремацию, ни к чему приплетать сюда полицию. Пусть спокойно занимаются своим делом.
— Но, — воскликнул Наскар, внезапно взволнованный новой идеей, пришедшей ему в голову, — если, скажем, это не самоубийство или несчастный случай, а убийство, тогда получится, что они сожгут улики! Разве вы не понимаете?
Балок Гхош бросил на молодого коллегу леденящий взгляд:
— Я бы посоветовал тебе продолжать свою работу, Наскар. Не пытайся все усложнять. Жизнь и так достаточно сложна. Если все может быть просто, пусть так и остается.
Сказав это, Балок Гхош отправился за еще одной чашкой чая и заслуженной самокруткой, подальше от впечатлительных юнцов-новобранцев.
Глава 45
Когда Лали проснулась, в комнате ощущалась прохлада, а свет за окном постепенно менялся. Она плотнее закуталась в одеяло, придвигаясь ближе к теплому телу рядом с ней. Тилу лежал на боку, подложив руку под голову, глаза его были закрыты. На часах около семи утра, и с улицы доносились голоса и звуки пробуждающейся округи. Она крепко зажмурилась, защищаясь от внешнего мира, выкраивая для себя еще несколько мгновений покоя, прежде чем на нее обрушится груз осознания. Лали пыталась отогнать вспышки воспоминаний — ашрам, побег, лицо Дурги. Подумать только, она бросила нуждающегося ребенка… Противясь всем этим мыслям, она попыталась думать о Тилу. Волшебный день — промоченный дождем, сырой и ветреный. Они погуляют в парке Виктории, побродят по Нью-Маркет, пообедают в китайском ресторане.
Лали вздохнула. Стрелки часов неумолимо двигались вперед, а с ними подкрадывался и новый день. Она присела на край кровати, прислушиваясь к спокойному, размеренному дыханию спящего рядом с ней мужчины. Луч света упал на его лицо. Орлиный нос с двумя небольшими вмятинами на переносице — следами от очков. Темные круги под глазами, как будто он недосыпал. Редкие волосы падали на лоб, рот был слегка приоткрыт, а спал Тилу, свернувшись калачиком, словно хотел защититься от всего мира. Лали осторожно накрыла его щеку ладонью. Он прижался лицом к плечу, захватывая и руку Лали, и теперь она питалась теплом его тела.
На провисших электрических проводах расселись вороны. Лали закрыла глаза и попыталась вызвать в памяти ту комнату в отеле «Парк», но, хотя вспоминались узоры на покрывале и обивке, она не видела там себя. Как если бы кто-то невидимый ходил по комнате с камерой, но не мог обитать в этом пространстве. И впервые за много лет, чувствуя, как ее согревает чье-то тепло, она задалась вопросом, каково это — собрать свои скудные пожитки и никогда больше не возвращаться.
Тилу не хотел отпускать Лали одну, но она настояла, а Тилу Шау был не из тех, кто выиграл бы в споре с Лали. В тот день женщины собирались на марш, и мысль о том, что Лали окажется в гуще протеста, приводила Тилу в ужас. Лали накинула на голову дупатту, пряча лицо. Всю дорогу она смотрела под ноги, прокладывая путаный маршрут по извилистым переулкам. Когда она добралась до офиса Коллектива, улица уже была забита женщинами. Лали проскользнула сквозь толпу, стараясь не показываться никому на глаза, и обошла здание кругом, направляясь к задней двери.
В офисе тоже кипела работа. Одни расставляли стулья, другие беседовали с репортерами, а остальные вносили последние штрихи в свои плакаты и транспаранты. Лали видела, как Малини командует всеми вокруг, словно матриарх на семейном сборище. Она стояла за дверью, избегая зрительного контакта с женщинами.
Когда у Малини наконец-то выдалась свободная минутка, Лали вышла из тени и встала перед ней. Впервые за все те годы, что Лали знала ее, Малини потеряла дар речи. Она долго вглядывалась в лицо Лали, а затем заключила ее в объятия и шепнула на ухо:
— Прогуляйся с нами сегодня, не говори «нет». Вокруг будут полицейские джипы и журналисты, здесь тебе ничего не угрожает. А потом… — Малини не смогла закончить мысль. Она и сама не знала, что будет потом. Заглядывать в пугающую неизвестность она не решалась.
