— Давайте надеяться, что они не только подготовят нас к встрече со смертью, но и улучшат нашу жизнь. — После еще одной торжественной паузы он опустил глаза на страницу. — «Всякий, кто горюет по чему-либо или недоволен чем-то, похож на свинью для жертвоприношения, которая брыкается и визжит. Всякий, кто безмолвно сокрушается, похож на голубя для жертвоприношения. Единственное отличие — нам дано согласиться, если мы сможем, с неизбежностью, наложенной на нас всех».
Струйка ароматного кедрового дыма проплыла мимо амбиона. Огонь разгорелся; можно начинать жертвоприношение. В это мгновение майтера Мрамор в саду должна была увидеть, как дым поднимается через божьи ворота в крыше, и ввести в мантейон черную овцу через главный вход. Шелк кивнул мускулистым мирянам, стоявшим там, и боковые приделы начали наполняться.
— И вот совет, который мы искали. Вскоре я попрошу богов поговорить с нами напрямик, если они захотят. Но разве то, что они скажут, лучше послужит нам, чем мудрость, которую мы только что услышали? Конечно, нет. Подумаем об этом. Что за неизбежность наложена на нас? Нашей смерти? Да, без сомнений. Но на самом деле намного большая. Мы — каждый из нас — боимся, болеем и страдаем от множества других несчастий. И, самое худшее, мы страдаем от потерь: потери друга, потери любимого, потери ребенка.
Он со страхом подождал, надеясь, что Орхидея не разразится слезами.
— Все это, — продолжал он, — условия нашего существования. Давайте подчиняться им по доброй воле.
Синель уже сидела рядом с маленькой темной Мак. Внимательно оглядев ее пустое, грубо привлекательное лицо и бездумные глаза, Шелк вспомнил, что она увлекается коричневым наркотиком, называвшимся «ржавчина». Гиацинт, наоборот, возбудилась под его действием; наверно, разные люди реагируют по-разному, да и, похоже, Гиацинт приняла совсем немного.
— Здесь, перед нами, лежит Элодея, и тем не менее мы знаем, что она не здесь. Мы больше никогда не увидим ее, в этой жизни. Она была добра, прекрасна и великодушна. И разделяла с нами свое счастье. Мы ничего не знали о ее печалях; она не делилась ими с другими и несла свое бремя в одиночестве. Но мы знаем, что ее благословила Молпа, потому что она умерла молодой. Если вы захотите понять, почему богиня должна была благословить ее, обдумайте то, что я вам только что рассказал. Богачи не могут купить благосклонность богов, хотя владеют всем витком. И власти не могут командовать богами; мы все подчиняемся им, а не они нам, и так будет всегда. Возможно, мы, жители священного города Вайрон, не очень ценили Элодею; и, безусловно, мы не ценили ее по заслугам. Но в глазах всезнающих богов наша оценка не значит ничего. В глазах всезнающих богов она бесценна.
Шелк повернулся и обратился к сероватому сиянию Священного Окна за собой:
— О всемогущие боги! Примите в жертву эту прекрасную юную женщину. Хотя все наши сердца разрываются от боли, мы — ее мать (внезапное жужжание заданных шепотом вопросов) и ее друзья — уступаем ее вам.
Плакальщицы, которые молчали все время, пока говорил Шелк, хором завыли.
— Но мы просим: расскажите нам о будущем, которое придет. О ее, а также о нашем. Что мы будем делать? Ваш самый легкий намек стал бы драгоценнейшим откровением. Но если вы выбираете другой путь… — Он молча подождал, протянув руки. Из Окна, как всегда, ни звука, ни цвета.
Он дал рукам упасть.
— Мы все равно согласны. Теперь мы просим: расскажите нам через жертвы.
Майтера Мрамор, ждавшая снаружи у двери на Солнечную улицу, вошла, ведя черную овцу.
— Эту прекрасную черную овцу посвящает Великому Гиераксу, Повелителю Смерти и, следовательно, повелителю Элодеи, ее мать, Орхидея. — Шелк натянул священные рукавицы и принял нож от майтеры Роза.
— Ягненок? — прошептала майтера Мрамор, и он кивнул.
Удар и разрез, едва заметные глазу, отправили овцу на тот свет. Майтера Мята стала на колени, чтобы поймать кровь в глиняную чашу. Мгновением позже она плеснула ее на огонь, произведя впечатляющее шипение и струю дыма. Кончик ножа Шелка нашел стык двух позвонков, и черная голова овцы отделилась от тела, из нее потекла кровь. Шелк поднял ее вверх, потом положил на огонь. И быстро добавил все четыре копыта.
С ножом в руке он опять повернулся к Священному Окну:
— Прими, о Великий Гиеракс, в жертву эту прекрасную овцу. Мы просим: расскажи нам о тех временах, которые придут. Что мы будем делать? Твой самый легкий намек стал бы драгоценнейшим откровением. Но если ты выбираешь другой путь…
Он дал рукам упасть.
— Мы все равно согласны. Теперь мы просим: расскажи нам через эту жертву.
Положив тело овцы на край алтаря, он вскрыл брюхо. Наука предсказания следовала некоторым жестким правилам, хотя всегда оставалось место и для личной интерпретации. Изучив тугие извилины кишок овцы и кроваво-красную печень, Шелк содрогнулся. Майтера Мята, которая, как и все сивиллы, кое-что понимала в предсказаниях, отвернула лицо.
— Гиеракс предупреждает нас, что еще многие пойдут по тому же пути, что и Элодея. — Шелк постарался сохранить голос бесстрастным. — Нас ждут чума, война или голод. Но не будем говорить, что бессмертные боги разрешили всем этим несчастьям напасть на нас без предупреждения. — Верующие тревожно зашевелились. — Да будет так, и давайте будем вдвойне благодарны богам, которые милостиво позволяют разделить с нами свою трапезу.
Орхидея, эту жертву предоставила ты и, следовательно, имеешь первое право на ее священное мясо. Ты хочешь его? Или часть его?
Орхидея покачала головой.
— В таком случае священное мясо будет разделено среди нас. Пусть те, кто хочет кусок, выйдут вперед и попросят свою порцию. — Шелк обратился к мирянину, стоявшему у входа с Солнечной улицы, хотя народу собралось столько, что уже было ответом на его вопрос: — Снаружи много людей? Много больше?
— Сотни, патера, — ответил тот.
— Тогда я должен попросить тех, кто получит кусок священного мяса, после этого немедленно выйти из мантейона. Каждый следующий будет впущен только вместо ушедшего.
На всех жертвоприношениях, которые Шелк уже совершил, те, кто подходил к алтарю, получали по тонкому куску. Наконец-то представилась возможность проявить присущую ему благотворительность, и он отдал целую ногу одному, половину филейной части второму и всю грудинку третьему; шея пошла одной из женщин, которые готовили для палестры, и каре
[2] — престарелой вдове, чей дом находился не дальше, чем в пятидесяти шагах от дома авгура. Приступы боли в щиколотке были маленькой ценой за улыбки и благодарности тех, кто получил мясо.
— Этого черного ягненка я сам предлагаю Мрачному Тартару во исполнение обета.
