— Рад слышать, — кивнул я. — Если вдруг что-то такое случится, ты же позвонишь?
— Всенепременнейше, — кивнула Клавдия и налила чаю.
И всё-таки она до сих пор пребывала в смятении. Я и сам точно не знал, нужны ли мне продолжительные отношения с этой чудной девушкой. В переполненном гормонами теле отличить любовь от влечения не представляется возможным. Клавдия могла бы стать прекрасным другом — это совершенно точно. Стоит ли переводить отношения в принципиально иную плоскость? Впрочем, этим вопросом нужно было задаваться вчера.
Когда мы допили чай, разговор продолжался. В какой-то момент наши руки соприкоснулись, мы наклонились друг к другу, и…
— Клавдия Тимофеевна! — В комнату, постучавшись, заглянула медсестра, мы едва успели отпрянуть, приняв недвусмысленно пристойные позы. — Там пришел какой-то господин. Спрашивает вас. Просит, чтобы непременно самолично.
— Что за господин? — Голос Клавдии звучал хрипловато, она откашлялась.
— Из простых, но богатый. Автомобиль новенький, красивый. Карточку, вот, передал.
Медсестра протянула Клавдии визитку.
Красная. Знакомые золотые буквы с вензелями… Гхм.
— Боже, какое дурновкусие, — повертев карточку в руках, поморщилась Клавдия. — И что же угодно этому господину?
Медсестра пожала плечами:
— На больного он не похож. Хоть и помятый маленько. Что угодно, не говорит. Сказал, что вопрос у него конфиденциальный, и разговаривать он будет только лично с вами.
— Хорошо, — вздохнула Клавдия. — Скажи, что скоро подойду.
Медсестра кивнула и вышла.
— Не похоже, чтобы ты была в восторге от этого визита, — заметил я.
Клавдия положила визитку на стол. Поморщилась.
— Комаров… Знаю я таких «господ», насмотрелась. Требование анонимности означает, вероятнее всего, просьбу излечить от дурной болезни. Или вернуть мужскую силу. Или что-то подобное… Лично я с господином Комаровым никогда не встречалась, но его репутация говорит сама за себя.
— Я могу пойти с тобой?
— Зачем? — удивилась Клавдия. — При тебе он не станет откровенничать.
— Его откровения меня не интересуют. Хотя, если потребуется немедленное лечение, не хотелось бы оставлять тебя одну. Просто я косвенно знаком с Комаровым, и как раз собирался в ближайшее время с ним встретиться. А тут — на ловца и зверь бежит. Моё дело не займет много времени, обещаю.
— Вот как? Никогда бы не подумала, что ваш род может что-то связывать с Комаровым.
Я развёл руками:
— Так уж получилось. Сам не в восторге. Надеюсь, что сегодня покончу с этим раз и навсегда.
— Что ж, идём.
Я распахнул перед Клавдией дверь, мы вышли в коридор.
— Признаться, при тебе и я буду чувствовать себя более уверенно, — смущенно проговорила она. — После визитов таких, как Комаров, всегда остается какой-то мерзкий осадок.
— Догадываюсь… Не волнуйся, я буду рядом. — Я обнял её.
Мы вошли в кабинет Клавдии. Она села за стол, я, не придумав себе другого места — напротив.
Через минуту в дверь деликатно постучали. На пороге появилась та же медсестра.
— Клавдия Тимофеевна, вот этот посетитель… Прошу вас, — она пропустила вперёд Комарова.
— Рад приветствовать, многоуважаемая Клавдия Тимофе… — вальяжно начал Федот. И не договорил.
Замолчал, уставившись на меня.
— Что с вами? — спросила Клавдия.
— Э-э-э, — проблеял Комаров.
— Вас так удивляет присутствие в моей клинике представителя рода Барятинских? — Клавдия приподняла брови. — Так спешу напомнить, что я и сама — урожденная баронесса Вербицкая.
— Это мы — с полным пониманием, — поспешил заверить Федот. — Чай, вашу милость весь Петербург знает. Простой люд ежедневно в молитвах поминает, дай Господь вам доброго здоровьичка. — Он сноровисто перекрестился. — А вот их сиятельство — не припомню, чтобы были замечены в богоугодных делах. — Федот справился с собой. Приосанился. — Дозвольте представиться — лично-то мы, сколь помню, не знакомы. Комаров Федот Ефимович. А вы — князь Константин Александрович Барятинский, ежели не ошибаюсь? Сын покойного Александра Григорьевича?
— Не ошибаетесь, — кивнул я.
Комаров состроил скорбную мину.
— Знавал я вашего батюшку, да-с… Царство ему небесное. Широкой души был человек.
Он шагнул ко мне, протянул руку.
— Будем знакомы.
Я поднялся, пожал. Со стороны себя не видел. Но догадывался, что выражение моего лица обещает Федоту всё, что угодно — только не предстоящую радость знакомства. И его это, похоже, крепко сбивает с толку. Не такой реакции ждал от шестнадцатилетнего подростка, чьё семейство считал загнанным в угол.
— Мне, увы, не довелось общаться с покойным Александром Григорьевичем, — сухо сказала Клавдия. — Но относительно широты души — спешу заметить, что Константин Александрович присутствует здесь, дабы оказывать мне помощь в целительстве. Я не сумела бы справиться со многими недугами, если бы не его вмешательство. Константин Александрович — достойный сын своего отца. Александр Григорьевич мог бы им гордиться.
— Вот оно что… — пробормотал Комаров.
— Могу узнать, что вас привело ко мне?
Клавдия указала Комарову на кресло, стоящее перед её столом. Напротив того, в котором сидел я.
Под моим пристальным взглядом вальяжность и спесь Федота испарились окончательно.
— Я, собственно… — пробормотал он. — Я, ничего такого… Напротив — с огромной нашей благодарностью к вам, многоуважаемая Клавдия Тимофеевна!
Клавдия смотрела непонимающе.
— Товарищей моих верных приняли в клинику, не прогнали с порога, — пояснил Федот. — Прошлой ночью к вам сюда на карете скорой помощи троих привезли. Это я настоял, чтобы непременно к вам! Врать не буду — не чаял, что выживут. Думал, брешут люди, когда про тутошние чудеса рассказывают. За соломинку хватался… А вы — буквально из мёртвых подняли!
— О ком вы?
Клавдия всё еще не понимала. В отличие от меня.
— Сазонов Николай, — принялся загибать пальцы Комаров, — Тишкин Семён, да Смирнов Митька.
— Вот оно что, — проговорила Клавдия. — Те трое, с огнестрельными… Это всё — ваши люди?
— Соратники ближайшие, — кивнул Комаров. — Как братья мне родные!
— И потому их сопровождали ваши слуги, а не вы лично? — усмехнулась Клавдия.
— Не мог сопроводить. — Комаров понурился. — Никак не мог, при всем моём великом желании.
— Я могла бы спросить, при каких обстоятельствах эти люди получили огнестрельные ранения, — недовольно проговорила Клавдия. — Но, полагаю, правду вы не скажете.
