Может, он и был прав. Я только-только попал в этот мир. Конечно, попал после расстрела, что меня взбудоражило. Но всё-таки, надо позволить себе выдохнуть. Осмотреться вокруг. Поужинать чем-то вкуснее синтетической каши в брикетах…
Всё так, всё так. Но есть одна проблема.
— А что там говорил Пухов про долги нашего рода? Всё настолько серьёзно?
Я внимательно смотрел на деда, и от меня не укрылось, как его покорёжило от этого вопроса.
— Вот этого тебе точно не стоит касаться, — резко заявил он. — Хотя бы по причине несовершеннолетия… Это — только моя проблема. И решать её буду я.
Я сдержал замечание о том, что решение, судя по словам Пухова и общему состоянию имения, явно знававшего лучшие времена, пока не очень-то ищется. Вместо этого сказал:
— Во-первых, в своём мире я давно перешагнул порог совершеннолетия. А во-вторых, если мне предстоит вступить в игру, то я, как минимум, должен быть в курсе всего, что касается нашего рода. Я не привык драться с закрытыми глазами.
— Что ж, в этом ты прав, — неохотно признал дед. — Хорошо. Твой отец был благородным человеком и сильным магом. Но во всём, что касалось финансовых вопросов, его навыки оставляли желать лучшего. Александр был щедр. Добродушен. С деньгами расставался легко и без оглядки. А после смерти твоей матери на многое вообще махнул рукой. И, как я сейчас понимаю, те, кто его окружал, пользовались этим без зазрения совести. Полагаю, что наше состояние казалось твоему отцу бездонным колодцем, из которого можно черпать бесконечно. В момент, когда Александру не хватало на что-то денег, он без раздумий брал ссуды. Наше родовое имя, наше положение в обществе известны всем. Ростовщики и прочие сомнительные личности вились вокруг Александра роем, и каждый с готовностью раскрывал кошелёк. А он, очевидно, даже не задумывался, под какие проценты ему дают эти деньги… Если бы не скоропостижная кончина Александра, рано или поздно я, конечно, узнал бы об этих непомерных тратах. Вместе мы нашли бы выход. Но мой сын умер, ничего не успев рассказать мне. Буквально на следующий день после того, как было объявлено о его смерти, на меня лавиной хлынули долговые расписки. — Дед помолчал. — Для того, чтобы выплатить хотя бы срочные долги, мне пришлось отказаться от содержания особняка в Петербурге. Я рассчитал прислугу, мы перебрались сюда. И здесь тоже, как ты, вероятно, уже заметил, не шикуем. Обходимся минимумом слуг. Не устраиваем ни приёмов, ни званых обедов. Перестали выезжать в свет… Я объясняю это тем, что всё ещё носим траур. Но, несмотря на все мои усилия, слухи о нашем незавидном положении, видимо, просочились в общество.
— Видимо, — кивнул я. — А кто такой этот Комаров, о котором говорила Нина?
Дед помрачнел ещё больше. Пробормотал что-то насчет черни, которая в последние годы совсем распоясалась. Я молча ждал.
— В нашем мире богаты не только аристократы, — наконец проговорил дед. — У людей, принадлежащих к иным сословиям, но имеющих талант — например, в торговле или ремеслах, — также есть возможность жить безбедно. В последние годы большую силу набирает купечество, отдельные представители этого сословия сколачивают состояния, коим и аристократы могут позавидовать. Несколько лет назад Государь дозволил самым достойным отпрыскам таких семейств посещать, помимо обычных городских и сельских школ, ещё и пансионы при университетах. А с этого года поговаривают даже о возможности поступления этих отроков в высшие учебные заведения. Голосования пока не было, но я полагаю, что Ближний Круг вынесет положительную резолюцию. Государь наш батюшка славится заботой о подданных. И полагает — на мой взгляд, вполне справедливо, — что и среди лиц, не имеющих аристократических корней, могут встречаться истинные самородки.
— Интересно, — кивнул я. — Комаров, значит, из таких самородков?
Дед вздохнул. Понял, видимо, что обсуждать неприятную тему придётся. Проворчал:
— Выродок он, а не самородок! Если такие купеческие фамилии, как, например, Демидовы или Морозовы, готовы уважать и я, и многие мои знакомые, то таких, как Комаров… — Дед поморщился. — Слухи ходят разные. Формально Комарову принадлежат небольшая ткацкая фабрика и красильня, но поговаривают, что основное состояние ему принесло содержание питейных заведений и домов терпимости… — Дед посмотрел на меня искоса. — Ты понимаешь, что я имею в виду?
Кажется, он, несмотря ни на что, продолжал считать меня подростком.
Я, постаравшись не усмехнуться, кивнул. Попросил:
— Продолжай.
— Как бы там ни было, состояние у Комарова весьма солидное, — продолжил дед. — И главным кредитором твоего несчастного отца был именно он. Вряд ли я когда-нибудь сумею доказать, что Комаров намеренно разорил нас. — Дед горько вздохнул. — Доказательств у меня нет, и взяться им неоткуда. Как не узнаю, отчего Комарову так приглянулось именно наше родовое гнездо. Сколь давно он положил на него глаз… Суть в том, что на днях Комаров нагрянул ко мне с визитом, во время которого предъявил долговые расписки твоего отца. Изрядную их часть. И сказал, что готов, в качестве погашения долга, забрать наше имение. Вот это, Барятино. То, где мы с тобой сейчас находимся… Вероятно, он считает, что такая покупка позволит ему приблизиться к получению личного дворянства, — дед презрительно скривился, — даже не предполагая, насколько смешно будет выглядеть подобная попытка. А приспешник Комарова, которого ты видел на дороге, судя по всему, в курсе его планов. Видел издали Надю — не удивлюсь, если давно исподтишка любовался ею. Узнал, что моё согласие на сделку уже почти в кармане у Комарова. Вот, и…
— Почти? — переспросил я.
— Я пока не дал окончательного ответа. — Дед отвёл глаза. — Взял две недели на раздумье, срок истекает послезавтра. Формально. Фактически же мы оба, Комаров и я, понимаем, что эта отсрочка — всего лишь попытка надышаться перед смертью. Выхода у меня нет. Объективно — сумму бо́льшую, чем предлагает в качестве погашения долга Комаров, за Барятино никто не даст. Но это ни в коем случае не значит, — он повысил голос, — что Комаров может дозволять своим прихвостням так распускаться! Неслыханно хамская выходка! Ему это, разумеется, с рук не сойдёт.
— Уже не сошло, — напомнил я. — Как зовут Комарова?
— Не припомню… Фёдор? — Дед задумчиво посмотрел на меня.
Я в ответ пожал плечами.
— Нет, не Фёдор, — пробормотал дед. — Обожди, сейчас.
Придвинул к себе изящный деревянный ящичек, отделанный перламутром, перевернул его над столом. На столешницу посыпались разноцветные визитные карточки. Дед принялся их перебирать. Делал он это с какой-то сумасшедшей скоростью, карточки так и мелькали в морщинистых пальцах.
— Федот, — сказал дед.
Разноцветный веер прекратил движение. По лакированной поверхности стола ко мне скользнула красная визитная карточка, изрисованная золотыми вензелями.
Ѳедотъ Ефимовичъ Комаровъ
Коммерсантъ
