Отец обернулся к нему. На суровом лице отпечаталась скорбь, а в глазах у него были слёзы.
— Прости меня, Тони! — выдавил папа.
Тони не знал, что ответить ему. И поэтому просто обнял. Возможно, впервые за всю свою жизнь.
Эпилог
Золотистой волной по вершинам зелёных холмов скользило вечернее солнце. Послеполуденный зной постепенно спадал, и день, расплескав свою пылкость, клонился к закату. Накануне лес оживал и наполнялся истошными криками. Птицы, словно опомнившись, принимались озвучивать сольные партии. Они пели на все лады, как будто участвуя в шоу талантов! Но эта небесная какофония быстро смолкала.
Закат нежил своими лучами макушки деревьев, и природа, засыпая, погружалась в безмолвие. Ветер стихал, и деревья, зачарованно перешептываясь, наблюдали окончание длинного дня. От такой тишины звенело в ушах! Хотелось крикнуть что есть сил, слушая, как эхо разносит твой голос над изумрудной махиной холмистого края.
От вершины вниз тянулись вереницами виноградные лозы. И даже с балкона было заметно, как яркую зелень их листьев разбавляет пурпурным оттенком налившихся гроздьев, ещё не собранный урожай. Кэтти стояла на распахнутой солнцу террасе, наслаждаясь этим осенним великолепием. И размышляя о том, что закаты, подобные этому, случаются только в местах, где прошло твоё детство. В душе у неё воцарилась гармония!
Единственное, чего не хватало в этом волшебном мгновении, это папы и мамы. Кэтрин верила в то, что родители наблюдают за ней свысока. Но ей всё же очень хотелось увидеть отцовскую гордость за то, что она-таки воплотила его мечту в жизнь. Винодельня трудилась, и фамилия прадеда теперь красовалась над каменным въездом. На плантациях в этом году было собрано более тонны отборных плодов. И Кэтрин знала, это ещё не предел! Теперь в меню каждого элитного ресторана обязательно было вино La Monsano Penedes. И на бирке, помимо регалий и титулов, золотистым тиснением значилось «La casa del vino de Carlos y Helen Monsano
10».
Питти тявкал, пытаясь цапнуть за палец. Кэтрин забрала терьера у тётушки Рози. После того, что случилось, она не смогла разлучиться с ним! Говорили, что Питта нашли рядом с ней. Что его поводок был привязан к скамейке. Пёс лаял, призывая на помощь прохожих. И скоро у места её дислокации собралась толпа. Люди шептались, одни вызвали полицию, другие снимали. Но никто не решился приблизиться. Не мудрено! Учитывая обилие крови на белоснежном саване, в который он завернул её тело. Очевидно, зеваки решили, что видят труп.
Шумиха не прекращалась. И даже сейчас в прессе мелькали статьи о последствиях этого громкого дела. СМИ ещё долго трубили о нём, называя Энтони Торреса душегубом. Они обвинили «красавчика Тони», совершенно не зная о том, что преступником был его младший брат.
Кэт приходила в себя очень долго! И даже спустя почти год её терзали ночные видения, где Майк признавался в любви. Он приходил к ней в кошмарах, вынуждая опять и опять проживать этом миг. За секунду до смерти! Доктор сказал, что она умерла и воскресла. Что аборт, совершённый в кустарных условиях, вызвал сильную кровопотерю. И промедление могло бы стоить ей жизни…
Сперва Кэтрин никак не могла взять в толк, почему она выжила? А ребёнок, их с Тони малыш! Поплатился своей, ещё даже не начатой жизнью. Она горевала о нём так безутешно, что Энтони, испугавшись последствий, устроил внеплановый отпуск. Они провели целый месяц вдали от людей! На самом прекрасном из всех островов мальдивского архипелага. Белоснежный песок, сладкий манговый шейк и безграничная синь океана.
Тони любил повторять, что море — это сцена для неба. И каждый вечер они, словно преданные зрители, спешили увидеть гениальный спектакль. Который закатное солнце разыгрывало только для них двоих. Взявшись за руки, они гуляли вдоль кромки прибоя. Любили друг друга под шум набегающих волн. В ночной тишине, где-то под самой крышей, истребляя назойливых мух, чирикал геккон. И они, утомлённые солнцем, морем и друг другом, засыпали в свете красного ночника.
Кэтрин помнила уютный гамак на веранде. И бамбуковый душ, где вода, словно дождь, лилась с потолка. Стаи пёстрых медуз, приплывающих к берегу. Его загорелое тело на кипенно-белых подушках. И приторный сок ананаса, стекающий по рукам…
Там, в объятиях сказочной неги, она сумела простить. А по приезду, первым делом отправилась на могилу. Скромный, по меркам испанской богемы, каменный столб украшала надгробная надпись. Майк Торрес лежал рядом с матерью. И, наверно, там, за пределами мира живых, он ощущал себя лучше.
Кэтти ещё раз окинула взглядом свои угодья. Она размышляла о папе, который гордился бы ею. О том, что фамилия Торрес-Монсано звучала не так уж и плохо. О Тони! Который словно забыл об истинной цели их брака. И о том, что жестокий диагноз «бесплодие» оказался врачебной ошибкой.
Ведь подарок, который она скрывала под сердцем, был дороже любых бриллиантов. Кэтрин не знала, кто это будет! Но решила, что, если получится мальчик, то она назовёт его Карлос, в честь папы. А вот если девочка… То им предстоит трудный выбор! Назвать её Джулией, в честь Джулии Торрес? Или же Хэлен, в честь Хэлен Монсано.
В голове у неё играла мелодия ветра.
«But it’s ended now
and it sounds like a lie
If I said I’d rather die
Than be without him»,
11 — напевала вполголоса Кэт.
К подъездной дорожке, нарушая безмолвие скрипом массивных колёс, подобрался кроссовер.
«Лёгок на помине», — усмехнулась она, убирая с лица выражение искренней радости.
Тони возник в поле зрения, затмевая собой крышесносный закат. Он знал наизусть её тело! Он делал с ним вещи, о которых молчат. Но, несмотря ни на что, в момент, когда он появлялся вблизи, её сердце взлетало к верхушкам громаднейших вязов.
— Соскучилась? — Тони обнял её, привлекая к себе. И от близости сильного тела по спине пробежали мурашки.
— С чего бы? — Кэтти пожала плечами, уменьшаясь в разы под его обжигающим взглядом.
Тони склонился к ней в ожидании поцелуя. Но получил только дружеский чмок.
— Знаешь, какой сегодня день? — произнёс он, ничуть не обидевшись.
— Конечно! — задумалась Кэтрин, — Сегодня же пятница!
Тони хмыкнул, его палец достиг подбородка, и, предвкушая ласку, губы сами раскрылись навстречу.
— Сегодня ровно три года, с тех пор, как мы поженились, — сказал он загадочно.
