Все эти мысли тонкими острыми иглами больно впиваются в голову, пока я медленно спускаюсь по широкой лестнице подъезда (хватит с меня на сегодня этих лифтов); спуск кажется вечным, но в конце концов я добираюсь до первого этажа и, с большим усилием отыскав сенсорную кнопку, отвечающую за открытие двери, мысленно обозвав всеми нехорошим словами отечественную привычку применять высокие технологии через одно особое место, выхожу на свежий воздух… Где тут же получаю по затылку тяжёлым и тупым предметом.
7.2
Я с детства боюсь высоты. Угнетающее, давящее человеческую сущность чувство, когда стоишь на самом краю бездны, не в силах сделать решительный шаг, пока смелые «друзья» где-то уже внизу смеются над твоей трусостью и тыкают в тебя маленькими пальчиками (ох, сломать бы их на хрен!).
Во времена бессознательной юности я мог часами стоять на небольшом мосту нашего городка в обречённой попытке пересилить себя и прыгнуть в толстую гладь местной реки (чего мне так никогда и не удалось). Ещё раньше, в начальной школе, я безуспешно пытался заставить себя залезть по белым огрызкам кирпичей, выступающим на краю бойлерной, чтобы потом, собрав волю в кулак, прыгнуть на рядом стоящие гаражи. Но однажды с замиранием сердца я поднялся и, зажмурив глаза, сделал шаг вперёд. На какое-то время страх высоты отступил. Но то была иллюзия.
Как-то я, пытаясь остаться непойманным в извечных дворовых догонялках (по-нашему это называлось «сыграть в догона»), в очередной раз полез на кирпичную «лестницу» бойлерной. Но покорить её в тот день мне было не суждено: когда до вершины оставалось чуть меньше метра, кирпич, за который я схватился опорной рукой, начал крошиться – и я полетел вниз. Не хочу говорить банальности, но за эти несколько секунд перед глазами и правда пронеслась вся моя бесконечно «долгая» одиннадцатилетняя жизнь. Она была похожа на вечерний мультфильм, который обычно досматриваешь одним глазом, глядя другим плавно накатывающий сон (такой же смутный, но с ещё более непонятным и странным сюжетом). В общем, упал я спиной, страшно ударившись о выпирающий камень затылком. Помню, болел он ещё долго, но, что удивительно, обошлось без сотрясений и переломов.
Сейчас затылок болел так же сильно, однако в отсутствии сотрясения я сомневался. Когда наконец смог разлепить налившиеся свинцом веки, то понял, что крупно попал: пространство представляло собой то ли сырой грязный подвал, то ли не менее «приветливую» операционную. Да, я действительно боюсь высоты, но скорее согласился бы откуда-нибудь спрыгнуть, чем находиться сейчас здесь…
Вокруг было темно и жутко. Где-то рядом слышалось постукивание капель и какое-то шуршание – еле подняв раскалывающуюся голову, я с ужасом осознал, что надёжно привязан старыми кожаными ремнями к больничной койке. Я запаниковал и хотел было закричать, но этому помешал кляп, который мне вставили вместо болтающегося на шее фильтра. Дело пахло жареным, причём буквально: с каждой секундой я всё отчётливее ощущал запах гари. Вскоре я увидел его источник: послышались шаркающие шаги, и прямо перед лицом появился странного вида паяльник – его раскалённый наконечник напоминал ложку для зачерпывания мороженого. Рядом зазвучал уже знакомый смех, похожий на тявканье гиен.
– Доброе утро, дружок. Давай-давай, открывай глазик, он нам сегодня понадобится.
Я напряг зрение, чтобы разглядеть «мороженщика», и узнал в нём одного из местных, которые сидели во дворе высотки на «Комсомольской». Поодаль топтался второй. Оба были одеты в засаленные серые халаты, какие обычно носят IT-клинеры низшего разряда – этакие санитары дремучего интернет-леса, которые за смешные деньги вычищают вредоносный спам из цифровых сетей небогатых граждан и разорившихся бизнесов.
Всё, что происходило дальше, не поддаётся внятному описанию: настолько жёстко, больно и стремительно это было. Да, я хотел бы рассказать о виртуозном избавлении от ремней, стягивающих руки; о появлении полицейских, выломавших тяжёлую железную дверь и успевших обездвижить этих двоих нейропушками; о внезапном выключении света, которое самым случайным образом «помогло» одному ублюдку задеть дымящимся паяльником другого… Мне даже показалось, что это классический киношный трюк: будто такого поворота сюжета в повествовании вовсе не было, просто предыдущий адресат уж слишком сильно ударил меня в нос за нецелевую трату виртуальных монет, я отключился, и мне снится кошмар… Но нет. Мне действительно безжалостно вырезали глаз вместе с линзой, которую на чёрном рынке можно будет перепрошить (по крайней мере постараться), а после вставить в пустую глазницу какого-нибудь богача-головореза, желающего обзавестись новым апгрейднутым органом с прокачанной системой навигационных карт. Будь я на месте этих уродов, то поступил бы именно так, но конечные цели этой экзекуции оставались так же туманны, как и моё будущее. Я знал про него только одно: моё будущее было, мягко говоря, хреновым. Как, собственно, и настоящее.
Это был ад. Я сопротивлялся из последних сил, то и дело теряя сознание. Меня били по щекам и выжигали ткань всё глубже, вынимая орган зрения. Боль была сумасшедшая, такой я ещё не испытывал. Тело тряслось, крик рвался наружу, но кляп не давал ему это сделать. «Хирурги» гадко смеялись и отпускали плоские шутки («Да за тобой глаз да глаз нужен!»), пока я содрогался в конвульсиях и готов был обделаться от нестерпимого напряжения.
Я готовился умереть – от болевого шока или от обильной потери крови. И когда мой глаз уже находился в метре от меня, на краю раковины в плотном пластиковом пакете, я наконец провалился в беспамятство – мир вокруг напоследок мигнул и выключился.
7.3
Мне снился страшный сон. Я пребывал на каком-то солнечном острове (интуитивно я догадывался, что это Крит, но вы же знаете эти сны – в них всё слишком зыбко, эфемерно, в том числе интуиция) и ждал наступления огромного вооружённого войска, которое неумолимо приближалось к воротам античного города. Почему-то о наступлении неприятеля знал только я – остальные же продолжали безмятежно жить своей жизнью. Рассказывать местным о нежданных гостях я не собирался или же не догадался это сделать, а просто бросился бежать по хитросплетению узких улочек, пугая заспанных горожан. В кульминационный момент, когда казалось, что идущий по пятам враг почти дотянулся до меня длинной, покрытой доспехами рукой, я резко проснулся, вынырнув в московскую реальность, и с новым ужасом осознал, что здесь грозный враг уже успел до меня добраться.
Кляпа во рту я не чувствовал, зато левый глаз был больно перетянут – возможно, тем самым кляпом. От этой мысли мне тут же стало хуже. Руки были свободны – предусмотрительные «хирурги» позаботились о том, чтобы я остался жив или хотя бы постарался не умереть. Зрение было расфокусировано: видел я правым глазом мутно, но отчётливо слышал поблизости прерывистое бульканье незакрытого крана. Этот звук заставил меня собрать все имеющиеся осколки воли и попытаться встать. Предприняв бесконечно тяжкое усилие, я умудрился сесть и дрожащими руками начал развязывать мокрую от пота и крови повязку – сначала медленно, а потом всё быстрее, превозмогая боль, которая брала начало в области глаза и распространялась по всему черепу, отдавая в затылок. Я закончил, тяжело выдохнул и постарался открыть глаз. Разлепить его удалось с резкой болью, так что непроизвольно вскрикнул. Но главное, что глаз у меня был и я им видел (а ведь точно помнил, как мне его вырезали). Обнаружив себя в полумраке всё того же подвала, я огляделся по сторонам и не увидел ничего, кроме ободранных стен, небольшого покосившегося стола для инструментов и грязного умывальника с разбитым зеркалом. С трудом поднявшись с койки, добрёл до раковины, повернул ржавый кран и жадно приник иссохшими губами к скромно текущей струйке холодной воды. Напившись, отдышался и посмотрел на себя в зеркало. Дела были плохи, но всё же мне повезло: они вшили мой глаз на место и, видимо, обкололи всю левую часть лица сильными обезболивающими, которые трансформировали адские страдания в тупую, ноющую боль – так порой раскалывается голова наутро после большой попойки, когда накануне смешано всё, что смешивать запрещено. Чувствуешь себя да и выглядишь ужасно херово, но жить можно.
