Билл Шарбу присвистнул. Джонсон чуть заметно усмехнулся в усы, но сделал вид, что ничего не слышал.
— Я пытаюсь составить график предполагаемых преступлений с датами, когда они были совершены, чтобы сопоставить их с информацией о семьях. Так мы узнаем, можно ли установить связь между «грехами» этих людей и казнью, к которой их приговорил Композитор. — Джонсон, рассуждающий с бутербродом в руке, завершил свою речь, откусив от него кусок.
Эстафету взял Шарбу.
— Вы думаете, такие вещи, как развод, судебный процесс с мэрией, перевернувшийся соседский трактор, который угнали мальчишки, или кража помады в супермаркете могут быть причинами, по которым Композитор приговорил их к смерти? Я уличный коп — я знаю, как ведут себя сутенеры, наркоторговцы, шлюхи и наркоманы; знаю, чего от них можно ожидать, и в некотором смысле имею представление о том, как они рассуждают. Я ничего не знаю о психопатическом поведении, но если это так работает, девять из десяти семей в этой стране будут приговорены к смертной казни.
Амайя пристально посмотрела на Шарбу.
— Вы правы, — сказала она, — все эти проступки не кажутся слишком серьезными или достойными осуждения. Субъекты, подобные Ленксу, описаны во всех учебниках по психологии, и все эксперты сходятся во мнении, что мотивы, которые ими движут, не более чем предлог, чтобы покончить с жизнью, в которой они чувствовали себя неудачниками, которая им не нравилась, потому что не совпадала с их ожиданиями. Они лишь ищут оправдание, чтобы сделать это, — именно так поступают психопаты.
— Поэтому Ленкс начал новую жизнь, — согласился Джонсон. — Ту, которая на какое-то время соответствовала идеалу в его голове, но и эта жизнь в какой-то момент пошла наперекосяк.
Амайя вздохнула.
— Причины, заставляющие психопата совершать убийства, не столько логичны или серьезны, сколько просто его раздражают. Ленкс — единственный главный актер и постановщик своей пьесы: когда кто-то из действующих лиц его не устраивает, он убирает его и заменяет другим, сожалея об утрате не более, чем великий режиссер, которому приходится убирать посредственного актера, не выучившего свою роль.
Шарбу смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
— Вы очень умны, Саласар, и это чертовски горячо, но об этом забудьте, — сказал он и предостерегающе поднял обе руки. — Я действительно впечатлен вашим умом. У вас сексуальный ум.
Амайя посмотрела на него, раздумывая, не пора ли ей разозлиться. Она уже была сыта по горло методом Шарбу. К счастью, вмешался Джонсон:
— А я, детектив Шарбу? Мой ум вы не находите горячим? Я участвовал в половине мозговых штурмов Саласар.
Билл пожал плечами и улыбнулся, всем видом показывая, что сдается. Амайя тоже невольно улыбнулась, хотя постаралась это скрыть.
Снаружи ветер дул с прежней силой. Каждый раз, когда кто-то открывал дверь на лестницу, ветер врывался сквозь щели в окнах и выл, словно попавшее в клетку животное. Все машинально посматривали на дверь и оконное стекло с наклеенными полосками скотча, которое будто бы прогибалось.
— Отдохните, Саласар, — снова предложил Джонсон, беря с подноса еще один бутерброд и протягивая его Амайе. — Поешьте что-нибудь и постарайтесь немного поспать.
— Думаю, под такой аккомпанемент я не смогла бы уснуть, даже если б очень хотела.
— Вы не представляете, в каких условиях человек способен уснуть. Спали же вы в машине. — Джонсон улыбнулся.
Шарбу кивнул.
— Верно, я свидетель. А если не сможете уснуть, то хотя бы полежите и отдохнете.
Амайя кивнула, сдаваясь. Она сняла пластиковую пленку с бутерброда и села на раскладную кровать, прислонившись спиной к стене.
— Хотите, я выключу свет? — спросил Шарбу.
Прежде чем она успела ответить, во всем здании внезапно стало темно и тихо; замолчали даже телефоны экстренных служб. Снаружи продолжал реветь ураган, окна дрожали.
— А народ в Новом Орлеане не промах, — пошутил Джонсон. — Если уж выключают свет, то делают это так, что мало не покажется.
Молния выхватила из темноты профиль Амайи; она встала и, подойдя к окну, сказала, оглядываясь:
— Это общее отключение. Свет исчез во всем городе — по крайней мере, в той его части, которую я отсюда вижу.
— Не беспокойтесь, скоро запустят аварийный генератор! — крикнул кто-то в коридоре.
* * *
Амайя Саласар не любила темноту. Удавалось ли ей хоть раз в жизни сохранять спокойствие в темноте? Может, когда-то, очень давно… Сколько Амайя себя помнила, перед сном она всегда оставляла включенным ночник. Он не мешал ей заснуть, зато, едва открыв глаза и увидев, где находится, она чувствовала себя в безопасности и знала, что никто не придет, не склонится над ее кроватью, желая поглотить ее душу. Иногда найти замену ночнику было непросто, особенно когда приходилось спать в отеле или гостить у кого-нибудь. Но Амайя придумала множество ухищрений: ставила лампу в шкаф, оставляла открытой дверь в ванную или не опускала жалюзи на окнах, выходящих на улицу, чтобы в комнату проникал свет фонарей; она строила из книг, платков и шарфов, а то и из собственного чемодана ширмы, которые помещала перед слишком яркой лампой, стратегически поставленной на пол, чтобы приглушенный свет не мешал спать, одновременно рассеивая темноту. Как правило, она спала одна. Для желающих провести с ней ночь у нее имелась отговорка, которая, хоть и не являлась правдой, была ближе всего к истине, а именно — кошмары. Кошмары, вызванные тем, с чем ей приходится сталкиваться по работе. Никто ни разу не подверг эту отговорку сомнению. Амайя спрашивала себя, как бы они отреагировали, если б она призналась, что не может выключить свет, потому что боится призрака из прошлого, явившегося, чтобы съесть ее.
* * *
Да, Амайя не любила темноту. А тем более сочетание темноты и тишины — тишины, в которой был слышен каждый шорох. Может, поэтому она и спросила:
— Агент Джонсон, что у вас с Такер?
— Кстати, да, что там с Такер? — встрял явно оживившийся детектив Шарбу. — Раньше, во время телефонного разговора, вы ругались с ней раза три-четыре. А когда разговаривали с капитаном из Галвестона, мне показалось, что вы называли ее…
— Чертовой железной Такер, — закончил Джонсон.
Если не считать тусклого света индикаторов аварийных выходов, видимых из коридора, было совершенно темно, поэтому Амайя не видела выражения лица Джонсона, когда он ответил:
— Она мне не нравится.
Это заявление было таким искренним, лишенным самооправдания и искусственности, что Амайя и Шарбу расхохотались.
— Погодите, — попросил Билл, когда они перестали смеяться. — Вам она не нравится как человек, в котором раздражает запах одеколона, голос или манера пить кофе? Или вы действительно терпеть ее не можете?
Пару секунд Джонсон размышлял.
