— Вы способны на это, и для этого должна быть причина. Я хочу знать ее источник. Когда нашли тело той женщины под крышей, вы намекнули, откуда она берет свое начало. Расскажите мне об этом месте.
На этот раз Амайя поборола инстинктивное желание опустить глаза и посмотрела на Дюпри, стараясь быть твердой. Да, он раскусил ее. Тщательно изучал каждое ее движение, разглядел что-то сквозь защитную оболочку.
— Не знаю, как и откуда я это помнила; я не привязана к этому месту, у меня нет там корней, и я не возвращалась к той давней истории. Наверное, кто-то рассказал ее мне, когда я была маленькая. А может, это был всего лишь логический вывод, невольная ассоциация с историей, о которой я даже не помню…
Дюпри нетерпеливо отмахнулся:
— Неважно, что вы думаете об этом месте. То, где мы рождаемся и проводим детство, все равно оставляет в нас неизгладимый след, отпечаток всего, что мы видели, знали, наблюдали или слышали.
— Агент Дюпри, я прожила в Америке столько же лет, сколько там, где родилась; я приехала сюда ребенком.
— И все же вы вернулись в Испанию.
— Место, куда я вернулась, — обычный город; он не имеет никакого отношения к тому месту, где я родилась. Я никогда особенно его не любила, но и ненависти к нему не испытываю. Это просто деревня, и все.
— Элисондо, — произнес он.
Амайя вздрогнула, словно от боли.
— Место, которое вы никогда не называете, — продолжил Дюпри, — но знаете его традиции. Знаете так хорошо, что это помогло вам понять, почему Композитор счел совершенно нормальным оставить бабушку под крышей дома.
— Я очень смутно помню эти истории, они всегда казались мне простыми суевериями.
— Вы уверены?
— Да.
— Разве не было времени, когда вы верили в них, когда они казались вам чем-то правдоподобным? Тут нечего стыдиться. Причины и мотивы, которые движут различными группами людей, вытекают из одних и тех же потребностей, из тех же страхов и опасений, из осознания своего места в мире. Ваши знания и мастерство дают вам преимущество над другими. Оно было у Скотта Шеррингтона, есть оно и у вас.
Амайя снова отрицательно покачала головой.
Дюпри, казалось, сдался и посмотрел на часы.
— Уже поздно. Завтра у нас тяжелый день, нам лучше вернуться, — сказал он, вставая и поворачиваясь к стойке, чтобы предупредить остальных.
Амайя вздохнула с облегчением. Дюпри оставил на столе щедрые чаевые.
— Есть причина, — напоследок сказал он, — которая заставляет людей полностью оторваться от того места, где они родились и провели детство, и эта причина — непогашенный долг. Остерегайтесь непогашенных долгов, Саласар, время потребует их с вас рано или поздно.
Амайя едва сдержала желание поднести руку к голове, где под ее волосами пульсировал шрам.
Глава 21
Предчувствие
Элисондо
У Энграси была теория, что предчувствия — не что иное, как базовый инстинкт выживания, испорченный на протяжении веков так называемой эволюцией человека, и в первую очередь современным обществом, движимым исключительно желанием комфорта. Сигналы, которые умел считывать наш биологический вид, различая их на слух в тихом бормотании ветра, крошечные, но значимые изменения, которые постоянно происходят вокруг и которые человек умел толковать, постигая премудрость природы, — приближение бури, наступление родов, присутствие воды в почве, угроза эпидемии, близость хищника или смерти.
Энграси верила предчувствиям. Она считала, что в момент беспомощности или страха рецепторы восприятия достаточно уязвимы, чтобы реальные впечатления доходили до сознания, не перегружаясь лишней информацией, которую большинство считает источником знания и которая на деле является лишь иллюзией.
В одиннадцать утра Энграси удивил звонок в дверь. Амайя не возвращалась из школы так рано, а сама она никого не ждала. Энграси отложила книгу, которую читала, и направилась к двери. Ее удивление возросло еще больше, когда на пороге она увидела своего брата Хуана. В это время он всегда работал. Его вид тоже поразил ее. Обычно на нем была белая форма кондитера. На этот раз он принарядился: официальный костюм, темно-синий, который он надевал только по воскресеньям в церковь, да еще и галстук! Но больше всего ее озадачило то, что Хуан явился без звонка. В последние три года он приходил к ней только тогда, когда ее это устраивало. У нее появилось предчувствие, что что-то стряслось. Один из тех первичных импульсов, предупреждающих нас об опасности.
Позже, когда все уже было позади, Энграси снова задумалась о первых впечатлениях и о том, как мы пренебрегаем смутными сигналами, отдавая предпочтение тому, что выглядит более достоверно. Тогда она почувствовала тревогу, изумление, недоумение. Даже подозрение… и все же решила не обращать на это внимания, потому что человек, стоявший у двери, был всего лишь ее братом. Типичный случай, когда логика преобладает над инстинктом.
Энграси, как обычно, поцеловала и обняла Хуана, и, взяв за руку, повела в гостиную. Но садиться он отказался. Стоял перед ней в своем воскресном костюме и широко улыбался. Он говорил о том, как успешно продвигается его работа, об инвестициях в машины, о планах Росарии расширить дело, о том, что их бисквиты покупают во Франции и их можно найти в отелях Биаррица и Сен-Жан-де-Люз… Энграси перебила брата и сухо спросила:
— Зачем ты пришел, Хуан?
Он сделал два шага и встал перед ней. Внезапно посерьезнел, заторопился:
— Хочу сообщить тебе хорошие новости, Энграси, очень хорошие, тебя это обрадует. — Он уселся наконец на стул, но по-прежнему пребывал в напряжении. Сложил на столе руки, требуя ее внимания.
Обогнув стол, Энграси села напротив. По сосредоточенности, написанной у него на лице, и по тому, как он разминал пальцы одной руки пальцами другой, она понимала, что брат приводит мысли в порядок, повторяет в уме заготовленные фразы. Через несколько секунд он заговорил:
— Энграси, меня очень обеспокоил наш разговор о девочке.
Она кивнула.
— Меня задело то, что ты мне сказала, сестра. Не думай, что я не люблю Амайю. Я люблю ее больше, чем собственную жизнь…
Энграси изучала его лицо.
— Я говорил с Росарией. Это было очень тяжело, но я все ей рассказал, повторил те ужасные вещи, которые женщины сказали нашей Амайе, и как сильно она страдала. Энграси, Росария плакала. — Казалось, Хуан тоже вот-вот заплачет. Он подавил легкую дрожь в губах, крепко стиснув зубы, закрыл глаза и протянул руки, пока не коснулся пальцев Энграси. Она накрыла его пальцы своей ладонью. — Энграси, ее лекарство вызывает некоторые побочные эффекты: головокружение, дискомфорт, плохое настроение… Доктор Идальго объяснил, что это пройдет, когда ей подберут точную комбинацию препаратов, которые следует принимать, что иногда занимает годы… Росария призналась, что иногда забывала их пить, и в одном из таких случаев все это и наговорила. Но теперь это в прошлом. — Он пожал плечами, и Энграси показалось, что он сам в это не верит. — Доктор подобрал правильную дозировку лекарств. Сейчас у нее хороший период. Она отлично себя чувствует, счастлива, всегда в хорошем настроении, очень ласкова — она ведь от природы такая. Сейчас она похожа на ту Росарию, которую я когда-то встретил, какой она была до рождения Амайи. Ты не представляешь, как она сожалеет. Попросила меня извиниться перед тобой и признать, что ты права.
