— А пуля в стене? Думаете, это стрелял Эндрюс?
— Пуля выпущена из пистолета Эндрюса, но, думаю, выстрел был сделан уже после его смерти. Самоубийцы обычно стреляют себе в голову или, в исключительных случаях, — в сердце. Никто из тех, кто намерен убить себя, не стреляет сначала в ногу, а затем в голову. И было бы странно, если б в черепе обнаружились две пули. Так что убийца вложил револьвер в руки убитого и должен был сделать выстрел, дабы убедиться, что остались следы пороха. Но Эндрюс был уже мертв и лежал на полу, поэтому убийце пришлось выстрелить в нижнюю часть стены.
Джонсон медленно вдохнул и так же медленно выдохнул.
Дюпри снова взял телефон.
— Я запрошу ордер на эксгумацию тела Эндрюса. Если мне удастся убедить судью в том, что это следует сделать побыстрее, мы, возможно, получим его уже сегодня вечером.
— Мы должны предупредить Джозефа Эндрюса-младшего, — с сомнением произнесла Амайя.
— Если судья даст ордер, нам не понадобится его разрешение. — Дюпри покачал головой. — Иногда лучше сообщать о таких вещах родственникам задним числом, это избавляет их от дополнительных страданий.
— Тут я согласен с Саласар, — сказал Джонсон. — В данном случае эта боль будет самым близким к победе чувством, которое Джозеф Эндрюс испытает за очень долгое время.
Глава 19
Мэри Уорд
Кейп-Мей, штат Нью-Джерси
В похоронном бюро Уорда зазвонил телефон. Мэри вздрогнула — и сразу улыбнулась сама себе. Ей было сорок, а она все еще подпрыгивала, как кошка, от любого резкого звука. Она любила работать в тишине. Так делал ее отец, так делала она сама до тех пор, пока ее сын Бен не решил последовать семейной традиции и не занялся похоронным бизнесом. Ей нравилось работать с Беном, хотя в первые несколько месяцев конфликт из-за его громкой тяжелой музыки чуть не поставил под угрозу их тандем.
Но они придумали выход: теперь Бен работал в наушниках. Конечно, Мэри знала, что это будет иметь последствия для его ушей: вероятно, ему придется носить слуховой аппарат прежде, чем он состарится. Она считала себя хорошей матерью, но, учитывая ее собственные мигрени, начавшиеся от шума, и важность поддержания семейной традиции, она решила, что слуховой аппарат — меньшее из зол. Тот факт, что сын целые дни проводил с этими штуковинами в ушах, имел еще один серьезный минус: кроме музыки, он больше ничего не слышал. Если ей хотелось с ним поговорить, она подходила и касалась его спины… Мэри снова улыбнулась. Ну, или нагибалась и дула ему в шею. Бен унаследовал ее природную пугливость и реагировал так, словно его били током. Она смеялась над бурной реакцией сына, зная, что он в любой момент может ответить взаимностью и тоже напугать ее.
Проблема возникала в том случае, если надо было ответить на звонок. Им могли предложить работу, а они не узнали бы об этом. Клиентура похоронного бизнеса была довольно стабильной; семьи обращались в то же похоронное бюро, что и их деды или родители. Но приходилось быть начеку, конкуренция была жесткой. Бен решил этот вопрос, установив систему, как на пожарной станции. Каждый раз, когда звонил телефон, динамик разносил этот звук по всем помещениям; даже Бен слышал его сквозь наушники, а она так и вовсе подпрыгивала до потолка. Таков был эффект от работы со смертью, который со временем даже начал казаться ей забавным.
Сегодня Мэри сказала сыну заниматься делом и сама ответила на звонок. Она улыбнулась, когда молодой женский голос по ту сторону линии назвался агентом ФБР. Надо же, чего только не случается… К сожалению, она быстро поняла, что мало чем может помочь. После урагана городской совет Кейп-Мей постановил, что дом погибшей семьи Миллер не подлежит восстановлению, и в качестве меры безопасности приступил к его окончательному сносу. Вещи, еще остававшиеся внутри, никого не волновали. Ее сын Бен вместе с работниками похоронного бюро, получив разрешение судьи, извлек только тела. С пяти лет она водила Бена учиться играть на скрипке, но слух у него оказался никудышным, и, когда ему исполнилось десять, он забросил ее. Однако память у ее мальчика была хорошая: если б там была скрипка, он бы ее заметил. Быть может, он сможет чем-то помочь. Мэри отложила телефон и улыбнулась, увидев, что сын сидит к ней спиной, а в ушах у него гремит адская музыка. Она тихонько подошла сзади и положила ледяную ладонь ему на затылок.
Глава 20
Проповедник
Бурбон-стрит, Новый Орлеан
22:00, суббота, 27 августа 2005 года
Занятые изучением досье, за целый день они едва притронулись к бутербродам, которые одна из хозяек «Дофина» передала им в номер.
Звуки пианино, расположенного в углу бара, иногда смешивались с музыкой, которая проникала с улицы через открытую дверь. Мягкий свет, освещавший заведение, придавал теплый оттенок стенам песочного цвета, которые кое-где блестели, будто намазанные маслом. Арка справа от бара вела во внутреннее патио, которое Дюпри захотел им показать. Здесь виноградные лозы свисали с балконов верхнего этажа к самым головам посетителей, почти полностью закрывая стены. Лишь на уровне пола да в тех местах, которые озаряли свечи в светильниках, можно было увидеть, что изначально стены были насыщенного янтарного оттенка, отличного от внутренних помещений.
— Их ни разу не перекрашивали, — пояснил Булл. — Когда в тысяча девятьсот тридцатом году бар открыся, патио выглядело точно так же. Говорят, когда-то этот дом принадлежал мэру города.
Подбитые бархатом черные кресла окружали крошечные столики, которые официанты расставляли в зависимости от количества посетителей. Для их компании сдвинули два столика. Билл, Булл и Джонсон заняли первый, а Амайя с Дюпри — второй. Она подозревала, что такое размещение не было случайностью. Возможно, остальные заметили томные взгляды, которые бросал на нее Шарбу, думая, что она их не видит. Они заказали устриц «Бьенвиль» и фетучини с речными раками, которые Амайе очень понравились, хотя ее коллеги не преминули заметить, что сейчас не лучшее время для раков.
— Приезжайте весной, когда наступит сезон, — сказал Булл, обращаясь к ней. — На пороге почти каждого дома стоит котел с раками: их варят с кукурузой и картофелем, затем вываливают на стол, покрытый газетой, и едят руками, добавив растопленное сливочное масло и острый соус.
К счастью, судья заинтересовался расследованием Дюпри и разрешил эксгумацию Джозефа Эндрюса-старшего. Но пока им не сообщат из Галвестона о результатах вскрытия, они не смогут двигаться дальше, поэтому Амайя с коллегами решили побродить по городу. Вначале она думала, что советы мэрии и правительства подействовали на жителей и те разъехались или попрятались по своим домам, но на улицах Дофин и Френчмен ее удивило количество беззаботных выпивох с кружками пива, которые устроились у капотов автомобилей, припаркованных по обеим сторонам улицы. Новоорлеанцы отмечали приближение урагана, посмеиваясь над мощью этого исполинского существа с сексуальным именем Катрина.
На Бурбон-стрит запах свежего пива смешивался со старым, дополняя характерный душок городских улиц. К вечеру температура воздуха упала и полуденный зной немного уменьшился. Теперь тяжелый воздух разбавляли аппетитные запахи, доносившиеся из немногочисленных открытых ресторанов, и изысканный аромат женских духов, отлавливавший, подобно невидимой руке, прохожих перед дверями клубов. Хрупкая иллюзия воскресного спокойствия, которую Дюпри созерцал в полдень, сменилась лихорадочной вечерней суетой. По улице в обоих направлениях двигались толпы народу, и Амайя заметила, что некоторые горожане носили праздничные шляпы, бусы и карнавальные костюмы. Зазывала стриптиз-клуба приглашал всех желающих посетить свое заведение, выкрашенное в цвета американского флага, видимо, обещая клиентам услуги подлинно патриотичных девушек. Чуть дальше, на помосте прямо посреди улицы, стоял проповедник. Тыча пальцем в тех, кто с любопытством поглядывал на стриптиз-клуб, он кричал во все горло:
