Мороз пробежал по спине Хуана, когда он представил себе, какая опасность грозила его девочке.
— Все прошло, детка. Ты в безопасности, и с тобой все будет хорошо.
— Мне было очень холодно, но потом я увидела дом…
— Дом? — удивился Хуан.
— Там был мужчина… очень красивый… и другие люди…
Хуан выпрямился. Мрачное предчувствие, которое сопровождало его весь день, сдавило сердце. Все это очень ему не нравилось.
— Они были… злые. Я собиралась войти, потому что мне было холодно, но Ипар меня не пустил.
Девочка открыла глаза еще шире, словно что-то вспомнила.
— А где Ипар, айта?
Хуан покачал головой. Черт, он не хотел говорить об этом дочери.
— Детка, Ипар очень тебя любил; он был хорошим псом и заботился о тебе до конца.
По щекам девочки покатились слезы. Амайя издала задыхающееся «нет» и расплакалась с такой горечью, которой Хуан в жизни не видел. Его молчаливая девочка захлебывалась в рыданиях, таких громких и отчаянных, что медсестры бросились к ней, встревоженные скачками кривой на экране монитора.
— Что вы с ней сделали? — спросила одна, сурово глядя на Хуана и оттесняя его прочь от кровати.
— Ничего я ей не сделал! — обиженно воскликнул он. — Просто ее собака… умерла.
— И вы не могли выбрать лучшее время, чтобы сообщить ей об этом? Сейчас ее надо беречь, папаша!
Слово «папаша» прозвучало как оскорбление. Но больше всего его уязвило то, что посторонняя женщина напомнила ему, что он — отец и должен беречь свою дочь.
— Вам нужно идти, — мягко сказала другая медсестра.
— Дайте мне с ней хотя бы попрощаться, — взмолился он.
Женщина кивнула, и Хуан снова подошел к кровати.
Амайя по-прежнему плакала, но теперь это были просто слезы, целая река слез, которые текли у нее из глаз, прикрытых свободной от капельницы рукой.
— Детка… Мне пора, — прошептал он.
Амайя открыла глаза. В них не было упрека. Она протянула свободную руку в молчаливой просьбе обнять ее. Девочка любила его, как любила всегда. Она хотела сказать ему…
Хуан склонился над дочерью, вне себя от любви и печали, и услышал ее голос:
— Айта, хозяйка была там, она была с тем мужчиной. Они ждали меня, чтобы…
Хуан отшатнулся, высвобождаясь из объятий. Широко распахнутые глаза, учащенное сердцебиение, темные предчувствия, скорбные догадки. Он снова склонился над дочерью и прошептал ей на ухо:
— Амайя, никому не говори. Если любишь меня, ты сделаешь это для меня. Никому не рассказывай об этом.
Вся любовь, которую она когда-либо к нему чувствовала, тисками сжала ей грудь. Слова, способные выразить всю глубину ее чувств, замерли где-то внутри, подобно болезненному воспоминанию, и умерли у нее на языке. Не в силах издать ни единого звука, Амайя лишь кивнула, и это молчание стало последней тайной, которую она сохранила от отца. А заодно и причиной, по которой она перестала любить его.
Хуан почувствовал, как на мгновение губы дочери прижались к его щеке, затем она кивнула.
Когда он снова выпрямился, Амайя уже не плакала. Она смотрела прямо на него. Перед ним было серьезное, полное уверенности взрослое лицо. Он смутился, отвел взгляд и направился к выходу.
— Пока, детка.
Амайе потребовалось три секунды, чтобы ответить. И когда она произнесла свои слова, Хуан понял, что они прощаются навсегда.
— Пока, айта.
* * *
Энграси ждала по ту сторону окна, и, хотя не слышала слов, от нее не укрылось ни одно движение брата и племянницы. Хуан остановился перед ней, не поднимая головы. Он плакал. Даже не взглянув на него, Энграси сказала:
— Она плакала из-за Ипара?
— Да.
— Ты ничего ей не сказал?
— Нет, конечно, нет, — рассердился он, — и ты не вздумай.
Энграси пристально посмотрела на него. Он снова опустил голову.
— Каким человеком надо быть, чтобы рассказать этой девочке, что кто-то выпотрошил ее собаку и прибил к дереву на опушке леса?
Хуан не ответил. Он снова заплакал. Энграси посмотрела на него с презрением.
— Я немедленно увезу Амайю из Элисондо.
— Да, — всхлипнул он.
— Ты не понял. Я заберу ее, как только ее выпишут. Амайя больше не вернется в Элисондо.
Хуан кивнул.
— Увези ее как можно дальше. Памплона слишком близко… Увези ее, я дам тебе денег. Но никогда не говори мне, где она, потому что я слаб, и если узнаю…
Глава 70
Скрипка Мик
Болота
Среда, 31 августа 2005 года
Когда Джонсон вернулся, с ним были Булл и Шарбу. Дюпри, не заставив себя долго ждать, сказал:
— Он у нас. Композитор — это Мартин Ленкс, а Мартин Ленкс с некоторых пор называет себя Роберт Дэвис. Он — инспектор по катастрофам Американской страховой ассоциации. Получил это место спустя шесть месяцев после убийства своей первой семьи в Мэдисоне. Благодаря полисам имеет доступ к любой информации: количество членов семьи, проживающих в доме, хранящееся там оружие, возраст потенциальных жертв, несчастные случаи, заболевания, гражданская ответственность за мелкие нарушения и проступки. Он знал о них все и судил их строгим судом, а затем приговаривал к смерти. Он живет в Техасе с новой семьей, но был в своем втором доме в Галвестоне рядом с домом Эндрюсов восемь месяцев назад, когда его жена сообщила, что они ожидают третьего ребенка.
— Чертов добрый самаритянин, — пробормотал Шарбу, глядя на Амайю.
Дюпри продолжил:
— У него есть сын и дочь по имени Мишель, она играет на скрипке. Должно быть, он забрал ее скрипку, чтобы превратить гостиную Эндрюсов в музыкальную комнату. Саласар права. Это было первое преступление — импульсивное, бездумное, рискованное. Вместе с новостями о новом ребенке на него словно обрушилась вселенная, прежняя история повторялась шаг за шагом. А тут еще этот непослушный соседский мальчишка, который вытоптал его клумбу…
— Сволочь, — сказал Шарбу, не в силах сдержаться.
— Он лично оплатил уборку дома, чтобы убедиться, что все в порядке. Легко представить, что пронеслось у него в голове, когда Джозеф снова захотел вызвать полицию. А младшая дочурка наверняка призналась ему, что не может найти скрипку, на которой было написано ее имя…
— Он вошел в дом и забрал ее до возвращения криминалистов, — сказал Джонсон.
— Почему он не сделал этого раньше? Зачем вообще было брать скрипку собственной дочери, это же огромный риск, — возразил Булл.
— Это была ошибка, результат спешки и растерянности, вызванной известием о том, что скоро у него родится второй сын, а значит, судьба снова его настигла. Он убил семью, жившую рядом с его домом, тех, кого он знал. Ошибка начинающих серийных убийц — непреодолимый порыв, который наводит на след большинства подобных преступников. Круг Кантера, теория географического ареала серийных преступлений, которую изложил агент Эмерсон, помните?
