Меня рвёт на части. Эта девушка терзает моё сердце.
— Что? — повторяет она за мной.
— Вот что! — По новой вдавливаю в панель кнопку «стоп», и так как у меня, в отличие от секретарши, руки свободны, беру письмо из суда и рву его на части.
Аня медленно провожает взглядом разлетающиеся куски.
— Герман Игоревич, вы намусорили в лифте. Это некрасиво.
— Некрасиво, значит?
— Да.
— Да? — И опять, как тогда, в доме отца, напираю на неё, загоняя в угол. — Я от тебя без ума. Ты мне снишься ночами. Я прибегаю сюда раньше всех, потому что знаю, что увижу тебя. Может, хватит рвать мне душу? Просто признайся, что тебе тоже не всё равно. Я не могу так, Аня, мне больно.
Она глубоко дышит и молчит.
А я хочу прикоснуться к её губам. Я хочу сойтись по новой. Показать ей мой дом, заставить её жить со мной, я хочу отношений.
Ани как будто здесь нет.
Зато оживает панель:
— Герман Игоревич, у вас всё в порядке? Это Шевцов, начальник охраны, — с хрипом и перебоями звучит из дырок на стене.
— У нас всё хорошо, мы едем.
Аня смотрит мне в глаза, я не могу отвести свои от неё. Во всём мире вдруг становится очень тихо — слышно только наше дыхание.
— В том-то и дело, что вы стоите на месте, — лезет не в своё дело этот долбаный Шевцов. Уволю на хрен!
— Ой, да заткнись ты! — Жму всё подряд, чтобы только не слышать голос чужого человека.
Мне нужна моя Аня. Только она имеет значение.
— Скажи, что мне сделать? Как мне вернуть тебя? Помоги мне. — Ставлю руку над её головой. — Я куплю тебе что угодно, отвезу, куда захочешь.
Любуюсь. Красивее просто не видел. И большей боли не испытывал. Безысходность, что может быть ужаснее?
В этот момент со звяканьем открываются двери.
— Ничего не надо делать. Наш этаж. Вернёмся в кабинет. Это скоро пройдёт, Герман Игоревич. У меня же прошло.
И уходит.
А я задыхаюсь. И со злости бью кулаком по панели. Прошло у неё... Что у неё прошло?! Разве так бывает, что чувства как рукой сняло? Значит, ничего у неё ко мне и не было. Это только казалось!
Я мучаюсь, психую, я изнываю изнутри. Но совершенно ничего не могу с ней поделать. Может ли человек заставить кого-то любить себя? Нет.
Дверцы снова звякают, то открываясь, то закрываясь. Долбаный лифт. Ненавижу его.
Глава 66 Аня
Три недели спустя.
Сижу в коридоре женской консультации. Снова звонит телефон. Герман. Сбрасываю. Сейчас обеденное время, и если это по работе, то я отвечу после двух часов, а личных дел у меня с ним нет. Набрав в грудь воздуха, чувствую, как щемит сердце. С каждым разом отталкивать его всё труднее. Он не даёт мне прохода. Очень тяжело отстраняться от человека, который тебе не безразличен. И прёт напролом. Если так пойдёт дальше, то я начну лазить в приемную через окно.
Я влюблена в него, но уверена: его душит жаба по той простой причине, что я ему отказываю. Тритон такой. Он не может спокойно реагировать, когда победа ускользает из рук. Помню, однажды у нас была угроза проиграть очень выгодный тендер, так Белозерский ночевал в кабинете, разрабатывая схему. Он рвач. Целеустремлённый и пробивной. А ещё обидел меня. Не могу его простить.
Подходит моя очередь. Захожу внутрь кабинета, начинаю раздеваться.
— Жалобы? — интересуется доктор.
А я, забравшись на кресло, думаю не о том, что, возможно, у меня что-то не так по-женски, а о своём начальнике, который вчера завалил наш этаж в подъезде цветами.
К тому времени как я вернулась с работы, соседи уже и видео, и фото наснимали и даже начали водить к нашей квартире экскурсии. Ненормальный.
Почти каждое утро я нахожу в ящиках своего стола украшения и сладости.
Обед мне привозят на заказ, из ресторана. А ещё мой босс столько раз вызывает меня к себе в кабинет, что к вечеру отваливаются ноги. Он постоянно что-то придумывает, вот например на этой неделе он запланировал четыре командировки на оставшиеся три рабочих дня. Раньше он не пускал меня в свою машину, а теперь не позволяет добираться отдельно, требуя сидеть рядом.
Не начальник, а настоящий монстр.
Плюс ко всему моё заявление о разводе аннулировали. Я звонила. В загсе очень извинялись, утверждая, что у них произошёл какой-то технический сбой. Сказали, необходимо явиться к ним лично и всё переделать.
А когда мне являться, если Герман меня допоздна таскает на ультраважные встречи с партнёрами?
В чём причина того, что я сейчас лезу на гинекологическое кресло? Надо бы ответить врачу, но в голове снова Герман.
— Я давно у вас не была, — наконец-то соображаю, — это во-первых, а во-вторых, у меня цикл обычно как часы. А в этот раз уже неделю нет месячных. Это вообще не про меня. Решила перестраховаться. Наверное, застудилась, и пошёл сбой.
Доктор заглядывает внутрь, щупает.
— Половой жизнью живёте?
Не успеваю ответить.
— Тест делали?
— А-а-а, да не, — махнув рукой. — У меня всего один раз был. Так же не бывает, верно? Люди в двадцать годами не могут зачать.
Внутри всё холодеет. Был же один раз у меня, был.
— Милочка, вам сколько лет? — удивляется доктор. — Вы в школе хорошо учились? Если тычинка своим пыльником хоть раз окунулась в пестик, может быть всё что угодно. Обратите внимание, что пестик, милочка, — это женский орган цветка, а то все обычно путают.
Лазает там везде, щупает, я ёрзаю. Дыхание спёрло и не отпускает.
— Милочка, — продолжает нравоучения. — Придя на осмотр к врачу-гинекологу, вы должны понимать, что доктор может заподозрить беременность с первых дней задержки по характерным признакам, которые сама женщина может и не заметить. Одного раза вполне достаточно.
Ребёнок? Беременность — это же значит ребёнок? Туплю. Ошарашенно смотрю на свои расставленные ноги. Я хотела карьеру, я как-то не собиралась ещё рожать. У меня и квартиры-то нет.
— Да нет. Не может быть. Вы что-то перепутали. Просто все опухло от простуды там, — смеюсь, — ерунда.
Опять туплю. Врач смотрит на меня поверх очков. Ей не нравится, что я спорю. Стягивает перчатки.
— Беременность? Это невозможно. Это просто нереально. Ерунда.
Она принимает вызов. И, пока я одеваюсь, пишет. Затем тычет ручкой на дверь.
— Напротив есть кабинет УЗИ, пойдёмте, там очередь, но я возьму вас по-быстрому, между пациентами. Может, тогда вы перестанете спорить. У меня опыт тридцать лет и чутьё, как у пограничной собаки.
