Вскоре из своего кабинета вышла хозяйка. Она была очень высокой – чуть ли не на голову выше многих мужчин, – но при этом ужасно сутулилась, отчего ее шея и лицо представали в самом невыгодном свете: выпирающий подбородок, обвисшая кожа и впалая грудь. Довершали картину крупный нос, широкий лоб и слабо выраженные скулы. Тем не менее ее внешность казалась очень приятной благодаря внутреннему сиянию, какое излучают счастливые люди. Книги Елену не особо интересовали, она знала о них не больше простых обывателей, да и бизнес этот выбрала не сама: магазин вместе со зданием достался ей в наследство от родителей. На последнем этаже находилась ее квартира, на первом – магазин, в подвале – склад, а два средних этажа сдавались в аренду за тысячи и тысячи долларов. Типичная коренная жительница Нью-Йорка, которой для счастья нужны лишь годовой абонемент в Национальный исторический музей, проездной на метро и скидочная карта продуктовых супермаркетов «Гристедес».
– Какие гости! – радушно приветствовала меня Елена. – Как прошла ярмарка?
На ней было длинное, бесформенное платье из черного бархата, плотные черные колготки и серебристо-синие тяжелые ботинки – в таких только по Луне передвигаться. Однако во всем, что не касалось внешности, Елена обладала отменным вкусом. Магазин будто сошел со страниц викторианского романа: элегантный, уютный, с неповторимой атмосферой. Сюда могли бы захаживать Эдит Уортон
[7] и Эдгар Аллан По.
Мы обменялись последними сплетнями и новостями.
– Я слышала о Шаймене, – она вздохнула. – Жуткая трагедия. Убийцы забрали бумажник?
– Не знаю… Кстати, незадолго до смерти он попросил меня помочь с одной книгой. Настоящая мистика!
– Да? – Елена удивленно приподняла брови.
Она любила читать мистические истории: например, как в далеком семнадцатом веке инспектор Уиттенбрир и леди Уайдмаут из Нового Амстердама встретили славного парня по имени Бенджамин Франклин
[8].
– Видишь ли, я никогда раньше не слышала об этой книге. По-моему, она называется «Книга о бесценной субстанции». Что-то в этом роде.
– Хм…
– Надеюсь, мне удастся ее найти – для семьи Шаймена. Он сказал, что ему предложили за нее семизначную сумму. Или шестизначную. Но я понятия не имею, что это за книга и кто покупатель.
Почему я решила приплести родственников Шаймена?.. Они явно ничего не знали о книге и плевать на него хотели – не было никакой необходимости учитывать их интересы. Лукас наверняка думал так же. Может, дело было в самой книге? Не из-за нее ли я перестала отличать добро от зла и правду от лжи?
– Попробую помочь. Все-таки в мире не очень много людей, готовых выложить миллион баксов за книгу.
– Знаешь, что меня удивляет? Почему коллекционер обратился именно к Шаймену?
– Вероятно, больше не знал никого, кто занимался бы дорогими изданиями. А на Шаймена вышел благодаря книгам о войне, которыми тот торгует. Торговал…
– Вполне может быть.
– Я в этом не разбираюсь, но Арчи наверняка что-то известно.
Муж Елены – вышедший на пенсию профессор университета – тоже происходил из семьи коренных ньюйоркцев, сплошь интеллектуалов и писателей. Арчи уехал на пару дней в Калифорнию, чтобы приобрести редкие издания у коллекционера, владеющего виноградником в Сономе. Его бюджет на покупку значительно превышал мой. Елена пообещала поговорить с мужем и сообщить, если получится что-то выяснить.
Мы попрощались, я взяла свои пакеты и вышла на улицу. Затем проверила телефон: Лукас так и не написал. Больше меня в городе ничто не держало.
Пора было возвращаться домой.
Глава 6
На обратном пути я с волнением думала обо всем произошедшем: о внимании Лукаса Марксона, о возможности неплохо заработать, о самой книге. Скорее всего, его интересовали только деньги. Но получить их почти нереально: шансы найти книгу и покупателя стремились к нулю. Рано или поздно Лукас испарится, эйфория сойдет на нет, и мне придется вернуться к прежней жизни в холодном доме на севере штата Нью-Йорк.
Дом оказался не таким уж и холодным. Аве варил суп.
– Привет, Лили! Как поездка?
– Нормально. Даже неплохо. Как он?
– Так же, – ответил Аве с улыбкой. – Он в саду, принимает солнечные ванны.
Книги я пока оставила в машине – займусь ими завтра или послезавтра. Иначе Аве предложит помощь, а мне бы не хотелось, чтобы он лишний раз напрягал больную спину. Я вышла на задний двор.
День выдался ясный и неожиданно теплый для февраля. Мой муж, Эйбел, сидел в инвалидном кресле – чистый и опрятно одетый. Аве отлично о нем заботился. Солнечные лучи падали на отрешенное, ничего не выражающее лицо.
Я придвинула стул и села рядом.
– Привет, милый.
Он не произнес ни слова – как и за последние несколько лет.
– Я вернулась из Нью-Йорка.
Выражение его лица осталось прежним.
– Неплохо заработала.
Разговаривая с ним, я представляла, что он все понимает и с живым интересом слушает рассказ о банальных, рутинных эпизодах моей жизни. Хотя кого я хотела обмануть?..
Мы познакомились в Сан-Франциско, во время промотура моей первой книги под названием «Красота». Мне уже исполнилось тридцать три, а Эйбелу – тридцать восемь. Книгу я писала с двадцати семи до двадцати девяти лет, а в тридцать один опубликовала. Была ли она хорошей? Не уверена. Но точно знаю, что выложилась по полной и не смогла бы написать лучше.
Я тогда жила в Бруклине, а до этого – еще в нескольких городах. Собственного дома не имела, довольствуясь съемным жильем. Родилась я где-то на юго-западе страны. Мы часто переезжали. Всякий раз, когда отца увольняли за пьянку, родители почему-то винили в этом город и вновь паковали чемоданы: Бейкерсфилд, Тусон, Скоттсдейл, Седона, Таос… Мать находила очередную коммуну хиппи и продавала самодельную бижутерию или подрабатывала в конюшне. Она обожала лошадей. Отец занимался самой отстойной работой в городе – разделкой куриного мяса, уборкой, утилизацией медицинских отходов. Ничего другого ему не доверяли. Когда-то он был композитором и пианистом, даже проучился несколько семестров в Беркли. Но, вылетев из университета, покатился по наклонной. Вечно строил воздушные замки и был абсолютно не приспособлен к реальной жизни, зато имел непомерно раздутое эго. В итоге это привело его к алкоголизму и маниакальной депрессии. Мама училась на филологическом факультете Бостонского университета, пока ей не захотелось угробить свою жизнь на какого-нибудь идиота – тут и подвернулся мой отец. Попытки хоть что-то наладить приводили родителей в ужас, так как сил на реальные изменения у них давно не оставалось. Но к неудачам они относились с показной бравадой, до последнего делая вид, что очередной провал – лишь новая увлекательная глава. Мама умерла от сердечного приступа в тот год, когда я заканчивала «Красоту». А отец через пару месяцев упился до смерти.
