– А вы тоже из Гражданской гвардии? – скептически поинтересовался Болкан.
– Нет, я криминолог из Университета Саламанки.
– И вы тоже интересуетесь тем старым делом?
– Это долгая история, – ответил Саломон. – Скажем так, мы совсем недавно ее откопали.
– «Мы»?
– Я руковожу небольшой группой студентов, которая занимается такими «висяками», – пояснил криминолог. – Об этом деле мы узнали совсем недавно.
Сесар Болкан покачал головой, обласкал Борхеса взглядом своих прозрачных голубых глаз и переключил все внимание на Лусию.
– Не удивляйтесь, что я в курсе, – капитан Бустаманте позвонил мне и сообщил, что вы интересуетесь этим делом тридцатилетней давности.
– Вам это неприятно?
– Вовсе нет. Времени у меня здесь более чем достаточно. А это способ себя чем-то занять. Кстати, можешь говорить мне «ты» – мы же, прежде всего, коллеги.
Его тонкие губы сложились в улыбку, которая так и осталась на губах, не осветив всего лица.
– Это ты дежурил в тот день, когда Гражданская гвардия получила вызов? – начала Лусия.
– Я и мой напарник.
– Тот, что покончил с собой?
– Он самый. Я думаю, вы хотите, чтобы я вам все рассказал.
Он выдержал паузу, собираясь с мыслями.
– Как и всегда, есть такие вещи, которые в рапорт не включишь…
* * *
– В мое время не было рабочих графиков, – начал Болкан. – Когда происходили такие серьезные случаи, а твое дежурство уже подходило к концу, ты оставался еще на сутки, только и всего. Если тебе не удалось поспать, тоже не страшно: приходилось смириться. Сегодня, когда происходят подобные вещи, дежурный патруль вызывает своих сменщиков, а сам отправляется домой как ни в чем не бывало: их смена закончилась, а что дальше, их уже не интересует. Ты же ведь знаешь, у нас нет профсоюза, зато профессиональное объединение Гражданской гвардии очень сильно. Как поступать, решает начальство. В результате поскольку штат, в сравнении с прошлыми временами, сокращен, то и работа делается с меньшей отдачей, чем раньше. Не говоря уже об автомобилях, у которых намотано по триста тысяч километров пробега и они могут в любой момент выйти из строя. Я очень доволен, что вышел на пенсию: от такого спятить можно.
– Но ты в курсе всего, что происходит, – заметила Лусия.
– В мое время все было по-другому, – продолжил Сесар, не реагируя на ее реплику. – Мы располагали большей свободой действий. И вокруг нас не толклись эти типы с мобильниками и не фотографировали каждый наш шаг. Вон и у тебя, и у твоих на груди висят камеры – настолько вы боитесь сделать неверное движение, от которого вся карьера пойдет прахом. Не дай бог проявить какую-нибудь инициативу… Ты довольствуешься положенным минимумом, чтобы ни к кому не приставать и не гнать волну, а войти в отдел спокойно. И ты позволишь другим тратить силы попусту и предоставишь им выпутываться самим.
Лусия уже десятки раз слышала подобные высказывания от служителей закона. Она с нетерпением ждала, когда же Болкан наконец перейдет к делу, но решила дать ему выговориться.
Вдруг тот глаз, что находился на темной стороне его лица, свирепо сверкнул:
– Ну ладно, по счастью, в то утро наша смена, Мигеля и моя, еще не закончилась: мы только что заступили на дежурство. Короче, когда мы прибыли на место, то сразу поняли, что ничего подобного нам еще видеть не приходилось и что это зрелище мы никогда не забудем…
Пауза. Лусия и Саломон взглянули друг на друга, и оба затаили дыхание.
– Я полагаю, вы уже знаете, как были расположены тела? Но одно дело увидеть это на фотографии, и совсем другое – обнаружить ранним утром на обочине дороги две такие статуи во плоти. Она с обнаженной грудью, он на четвереньках, спиной к вам, оба в совершенно идиотских позах, и у обоих дыры во лбах… Мне тогда было около пятидесяти, и я уж точно не был желторотым юнцом, но на моем веку худшее, что мне доводилось видеть, – дорожные аварии… Клянусь, эта картина повергла меня в шок. Я уже не говорю о моем напарнике, о Мигеле: ему еще и тридцати не исполнилось, и он был очень впечатлителен.
Болкан быстро облизал маленьким розовым языком пересохшие губы.
– И потом… этот косой свет, что падал на них сверху, эти ранние утренние лучи… Не будем забывать, что на дворе стояло лето. На деревьях в лощине заливались птицы. У меня тогда возникло ощущение, что убийца пытался воспроизвести картину, которую он где-то видел: я имею в виду живопись, ну вы понимаете, что я хочу сказать.
Лусия и Саломон снова переглянулись.
– Их звали Исабель Альмуния Руэда и Хосеп Пастор Систер – работящая пара, которую все любили, а их сына, Оскара, его дед называл просто прелестью, а не ребенком…
Он оглядел своих гостей, и Лусия, помимо воли, вздрогнула.
– Они выращивали ранние овощи и фрукты в орошаемой долине в Барбастро, а потом продавали их зеленщикам региона: розовые помидоры, которые здесь очень в чести, огурцы, лиловую спаржу из Сомонтано – ее хорошо прожаривать с крупной солью. Эту пару часто встречали в деревне. И все, кто их знал, говорили одно и то же: они любили друг друга, были счастливы и откладывали деньги, чтобы поехать в отпуск на Коста-Брава и жить там в палатке.
Болкан шмыгнул носом и грустно покачал головой.
– Мы опросили всех, кто регулярно ездил по этой дороге, не заметил ли кто что-нибудь подозрительное за несколько дней до происшествия. Безрезультатно. Мы перерыли все, что касалось их жизни, жизни их семей, допросили клиентов, соседей, кредиторов. Нам удалось вычислить, кто в это лето посещал пляж на озере – в общей сложности больше ста человек, – и допросить всех одного за другим. Мы дали объявление с обращением к свидетелям. Чтобы прочесать зону, мы задействовали служебных собак и вертолет. И даже спелеологов… Обращались и к ясновидящим, которые утверждали, что могут знать, где мальчик. Как бы не так! Ничего. Ни малейшего следа ни ребенка, ни автомобиля, и никакого этому объяснения. Пусто…
Лусия кивнула.
– Ты говорил о каких-то деталях, которые не вошли в отчет. Тебе известно что-то еще?
– Нет, но у меня есть основания думать, что в то утро убийца был не один. Их было по крайней мере двое. По моему скромному мнению, там был еще один человек, который, стоя чуть поодаль, наблюдал за дорогой.
Лусия резко выпрямилась в кресле.
– И у тебя есть доказательства?
– Никаких. Только внутреннее убеждение, которое возникает, когда в первый раз приходишь на место преступления. Ты знаешь, это бывает важно…
«Да уж… – подумала она. – Бывает, что первое впечатление оказывается ближе всего к истине».
– И потом, судя по информации из «черного ящика» грузовика, они останавливались еще раз, за несколько сот метров от того места. Для чего понадобилась первая остановка? Потом они поехали дальше – и на этот раз окончательно остановились, отъехав метров триста. Там, где их убили.
