– Когда Вы её видели в последний раз? – спросил Архипов, усаживаясь на стул.
– В пятницу вечером Олесечка пришла расстроенная, с чемоданом. От мужа, говорит, ушла. Я к ней "Что да как? Ударил тебя? Изменил?", а она молчит. А сама всю ночь не спала, рыдала в подушку. Я слышала, – сказала женщина, выставляя перед полицейскими чашки с ароматным чаем и вазочку с печеньем.
Регина сглотнула слюну, но брать угощенье постеснялась. Руслан же без церемоний взял чашку и печенье.
– А потом?
– В субботу просыпаюсь. Доченька, иди завтракать, а её и след простыл. Записка на столе лежит, красуется. "Мама, я уехала по работе". Ну, думаю, ладно. По работе, так по работе. Вечереет, а её всё нет и нет. Я звонить, абонент не доступен. В воскресенье – нет, в понедельник – нет. И тут вы приходите.
– А что она делала в деревне Тутаевка? – спросил следователь.
– Не знаю, нет там у нас никого, – поджала губы Елизавета Петровна. – Может, по работе поехала?
– Странно.
– А почему вы спрашиваете? – строго спросила женщина, как будто это она была следователем. Проявилась учительская хватка.
– Убит актёр Лев Амурский. Олеся была с ним… знакома, – как можно мягче сказал Архипов, подбирая выражения.
– Ах, Амурский, – пренебрежительно скривилась бывшая учительница, присела за стол, немного подумав, добавила. – Пустой человек и бездушный эгоист – вот он кто.
– Он что-то плохое сделал? – спросила Регина.
– Да ничего особенного.
Елизавета Петровна отвела взгляд в сторону дивана и погрустнела.
– Просто дочка моя его любила в школе. "Мама, он самый лучший на земле!", а он поигрался, как кошка с мышкой, и бросил её. Вот что он сделал.
Регина услышала столько горечи в её словах и непрошедшей со временем боли, что не могла не узнать, что там у них произошло. Она положила на руку женщины свою ладонь, и комната содрогнулась, исчезая.
Елизавета Петровна, не смотря на лишний вес, поднималась по лестнице дома с необычайной лёгкостью. Учебный год закончился. Выпускные экзамены её одиннадцатиклассники сдали хорошо, а доченька её лучше всех сдала. Это ли не радость матери на старость лет? Вон, у математички сын двоечник, балбес и лентяй, того гляди в тюрягу загремит. И все вокруг говорят, сапожник без сапог, у учителей самые невоспитанные и отстающие дети. Но моя Олесечка не такая. Умница! Отличница! Радость мамина!
– Доченька, я дома! Давай чай пить. Я пирожные купила, эклеры, твои любимые, – сказала Елизавета Петровна, снимая обувь в тесной прихожей.
Олеся лежала на диване лицом к стене. Женщине стало тревожно, в голове ухнуло, как будто в набатный колокол в деревне забили – беда. Спит днём? Странно. Да что она себя накручивает?!
– Олеся, вставай. В это время нехорошо спать. Голова будет болеть, – сказала Елизавета Петровна, легонько касаясь плеча дочери.
Девушка не реагировала. Она развернула её к себе. Ни кровиночки в лице, а губы синие. Елизавета Петровна начала трясти дочь, и тут на пол посыпались таблетки. Острая боль пронзила правую сторону груди, но женщина собралась, не до инфарктов сейчас. Схватила запястье дочери – надо проверить пульс. Хоть и слабый, но он был. Жива!!!
Грузная женщина стрелой метнулась в прихожую, к телефону. Толстые пальцы не слушались, набирая 0, потом 3. Наконец-то гудки. Но почему они так долго не берут трубку?!
– Старград, улица Лесная, дом пять. Девочка, семнадцать лет, отравилась. Выпила горсть таблеток. Не знаю, каких! Упаковку не вижу. Приезжайте быстрее! – кричала Елизавета Петровна в пластиковую трубку так, как будто этот аппарат был виноват, что она останется без единственной дочери, без единственной радости в жизни.
Вызов приняли. Учительница судорожно пыталась вспомнить, что нужно делать при отравлении.
– Промыть желудок! – вспомнила она.
Но как это сделать, она не представляла. Почему-то показалось, что лучше перевернуть её на живот. Так и сделала. Скорая приехала быстро. Миловидная женщина с пластиковым бэйджиком "Фельдшер Илона Хабарова" быстро провела реанимацию, прикрикнув на суетящуюся мать.
– Чистые полотенца и воду. Быстро!
Елизавета Петровна побежала на кухню. При деле ей было легче, чем просто наблюдать за действиями фельдшера, медицинской сестры и санитара. Собрала всё необходимое и принесла в комнату. Из-под зелёной шапочки Илоны Хабаровой потекла струйка пота. У Олеси дёрнулось веко. Потом начались спазмы и рвота. Откачали.
– Как же ты меня напугала, – плакала Елизавета Петровна в машине неотложки.
Она сидела и держала девушку за руку. Олеся, как была в домашнем, лежала на каталке. Илона Хабарова сказала, что надо дня два-три понаблюдать в больнице, капельницы покапать, чтобы не было последствий отравления.
– Мама, я беременна.
– Что? – переспросила Елизавета Петровна, подумав, что ослышалась.
– Я беременна, – хрипло повторила Олеся.
– От кого?
– От Лёни, – ответила девушка и заплакала.
– Ты говорила с ним?
– Да. Он сказал, что это мои проблемы.
– Ничего. Не переживай. Мы любые проблемы с тобой решим. Это не повод глотать таблетки. Слышишь? Никогда больше так не делай.
– Ты мне поможешь? – спросила Олеся, приподнимаясь с каталки.
– Конечно, помогу. Я же мать. А этого гада я сотру в порошок.
Регина отпустила руку Елизаветы Волощук. Вот тебе "И ничего особенного". Они допили чай, распрощались с хозяйкой, вышли и сели в машину. Пора домой.
– Представляешь, Олеся наступила на те же грабли дважды. В школе из-за него травилась, когда он её бросил беременную. Прошло десять лет, а она уходит от мужа, и опять Амурский её бросил.
– Да что в нём такого, что женщины на него как на мёд липнут?! – спросил Архипов, выгнув губы дугой. – Не понимаю.
– Слушай, может это учительница отомстила актёру за дочь, а?
– Кстати, да. Принимаем как версию, – согласился Руслан, выкручивая руль.
Эрик Шпаер. Дневник
10 мая 1943 года.
"Как же здесь хорошо дышится. Леса, дубы, озёра – красота, а не место. Я здесь, как на курорте. Если б не партизаны.
Ранение было лёгким, и после госпиталя меня перебросили в тыл, в местечко со странным названием Старград. Не родная Германия, конечно, но всё равно лучше, чем восточный фронт. Аж зубы заныли, и руки замёрзли от одного упоминания о фронтовой линии".
22 мая 1943 года.
