– Вот. Золотые. Это был подарок на день рождения.
Солдат одним жестом смел часы из пальцев Мики. Подсветил, посмотрел на циферблат, потом на браслет. Перевернул. Прищурился. Кивнул. Кажется, остался доволен.
– Годная вещица. Мама с папой подарили?
– Отец.
– Ну, увидишь его, скажи, что он настоящий патриот, который внес вклад в поддержку военных сил Новой Сербии. Так держать!
Алиса плечом чувствовала, как от этих слов Мика напрягся, а сама она еле слышно выдохнула от облегчения. Почувствовала, как что-то теплое течет от затылка. Поняла, что это кровь разгоняется, когда чуть отпустили зажатые ноющие мышцы шеи. Все, все. Теперь минут двадцать, чтобы перейти мост. Пускай еще двадцать на переговоры. Меньше, чем через час, они будут на том берегу. Она задвигала затекшими плечами.
– Ну, – сказал Мика, – мы пойдем?
– Погодь. Это только твой пропуск. У остальных что?
– В каком смысле?
– Не дури. В смысле, ты свой билетик оплатил. Теперь остальные.
– Это швейцарские золотые часы. Они стоят…
– А неважно, сколько стоят, – перебил часовой. – Я сказал: один человек – один билетик. Ладно. Так и быть, старушку можешь на сдачу провести. А у этих красавиц что?
Алиса сжала зубы. Сорок минут из ее фантазий осыпались с циферблата невидимых часов пеплом. Голос Иваны справа сказал:
– У меня ничего нет.
– Так уж?
– Могу карманы вывернуть.
Часовой поцокал языком.
– Да зачем же карманы. Они, положим, и впрямь пустые. Но у симпатичной девушки и не в карманах всегда найдется чем заплатить. Да?
Фонарик огладил Ивану с головы до ног. Краем глаза Алиса видела, как та зажмурилась, нервно прикусила губу и забегала глазами. Мика шагнул к ней и встал чуть впереди, заслоняя плечом. Сказал:
– Нет.
И резко выдохнул, когда часовой ткнул его кулаком под ребра. Воздух со свистом вышел из легких. Мика сложился пополам и закашлялся, шумно хватая воздух ртом. С видимым усилием выпрямился и хрипло повторил:
– Нет.
«Глупый, съедят же, молчи». Сейчас нужно было сделать две вещи: сдержать лицо и быстро считать, как нужно дальше, пока снова не прилетел кулак. Пока не прилетело что-то пострашнее кулака. А Мика, глупый, продолжил:
– Это моя сестра. Сербка. Верующая. У нее жених в армии. Венчание назначено. Я за нее отвечаю.
Каждое слово он цедил сквозь зубы.
– Слушай, Зоки… – сказал из-за плеча главного часовой с оружием. – Может, не надо?
Но главный не прислушался, только махнул рукой, как будто отогнал муху, не отрывая взгляда от Мики.
– А кто тебе сказал, что мне сестра твоя нужна?
Луч фонарика метнулся на Алису. Она на мгновение ослепла. Не видела лица, но слышала голос:
– Ну что, красавица? Будем договариваться?
Алиса не ответила. Она пыталась проморгаться сквозь яркий свет, но глаза резало. В голове перепуганными птицами бились мысли: куда он ее поведет? есть ли шанс сбежать? что если спрыгнуть в воду? успеют ли убежать остальные, не останутся ли здесь в заложниках? что будет с ними, если она сбежит одна? почему Мика молчит? почему Мика ничего не скажет? где его «нет» сейчас?
– Нет, – сказала она сама. – Не будем. Я не буду.
Она ожидала удара. Боли. Что схватят за волосы, выкрутят руки и потащат за мешки с песком. У нее не было плана, ничего даже отдаленно похожего на план. Ничего, мысленно уговаривала она себя. Такое и раньше бывало, что плана нет. Ничего. Еще жива. Еще.
Боли не последовала. Свет погас. Когда способность видеть вернулась, Алиса разглядела часового. Видела, как кривятся его губы. Смачный плевок полетел ей под ноги.
– Ладно. Поворачивайте и проваливайте.
Алиса еще не верила своим ушам, а тело уже действовало. Она шагнула назад, не глядя на Мику. Развернулась. Зашагала прочь. За спиной звучали шаги: остальные шли за ней следом. Она чувствовала затылком взгляд солдата всю дорогу, пока шли от моста вниз, к реке, сначала по мощенке, потом по каменным ступеням. Отполированные булыжники скользили под подошвами кроссовок. Ивана спотыкалась на каблуках. Алиса не чувствовала ног. Она ставила одну вперед другой на автопилоте, и дважды нога чуть не поехала вперед. Прошли мимо заколоченного наспех досками входа в летний джаз-клуб, спустились по бесконечной каменной лестнице, на которой аромат лип смешивался с резким запахом мочи. Шли медленно. То и дело замирали и прислушивались. Но наступающая ночь не доносила из-за спины ни одного тревожного звука.
Чтобы перейти на набережную, нужно было пересечь улицу и две полосы трамвайных шин. Мертвый светофор смотрел в вечность черным глазом. Пустынную улицу без машин и трамваев можно было перейти где угодно, но четверо, не сговариваясь, пошли к белеющей в темноте дорожной разметке и прошли на ту сторону по «зебре».
Слева виднелись башни Белграда на воде: бетон и стекло, за которым сейчас почти везде было темно, разве что в паре окон горел свет. Кто жег электричество в элитном жилом комплексе, против строительства которого несколько лет велись массовые протесты с плакатами и желтыми утками? Докатилась ли война до аккуратной набережной с живописными детскими площадками и дорогими ресторанами с видом на речную панораму? Разглядеть саму набережную было невозможно, она была отгорожена забором со строительной сеткой, а по ту сторону забора привалены доски, листы железа и что-то еще тяжелое и массивное, что. Темноте было не опознать. Поверх тянулась колючая проволока. Импровизированная баррикада закрывала и вход, и обзор.
Вид направо был свободен. Дорчольская набережная, обычно оживленная даже по вечерам, сейчас была пустынна. Ни бегунов в нейлоновой форме, ни целующихся парочек, ни пожилых рыбаков, ни загулявших на сплавах туристов. Темные туши кораблей с летними ресторанами и клубами дисциплинированно спали у кромки воды. С того берега доносилась одиночная стрельба и по воздуху разносилось слабое эхо выкриков. Стреляли далеко.
– Здесь переждем.
Алиса первой пошла к шахте велосипедного лифта, пристроенного к мосту. Привалилась спиной. Колени дрогнули. Она сползла на землю. Мика передал госпожу Марию в руки Иване, и та без единого слова поддержала пожилую женщину под локоть. Сам Мика подошел к Алисе, нерешительно покачался на носках и опустился рядом так, что они оказались плечо в плечо. Потом Мика сделал что-то неслыханное: легко коснулся руки Алисы пальцами. Горло сжало. Алиса думала, что закашляется, но воздух стал в горле поперек. Она пискнула, а потом еще и еще, но кашель так и не шел. Вместо этого на очередной надрывной попытке вышел всхлип. В горле булькнуло.
– Ну ты что, – услышала она. Пальцы погладили рукав. – Ты что.
Она хотела ответить. Хотела выкашлять вопрос, который жег глотку: почему ты ничего не сказал? Но тело по-звериному напряглось. В воздухе что-то изменилось. Слух еще толком не различил звук, но сигнал тревоги уже бил набат. За ними кто-то шел. Алиса дернулась и сжала пальцы Мики.
