Мальчишка заворочался во сне, и она захотела подвинуться, чтобы поправить сползший плед, но госпожа Мария которой, похоже, не спалось ночами, наклонилась и поправила сама. Алиса поджала колени к груди.
Марко разбудил ее в самый темный час. Потряс легонько за плечо. Алиса открыла глаза сразу, и он аж дернулся:
– Бре, русская. Ты как сыч. Думал, не спишь. У тебя глаза во сне приоткрыты, знаешь?
На кухне было душно, под потолком все еще висел пивной дух и призрак сигаретного дыма. Во рту было кисло. В глаза словно песка насыпали. Хотелось пить.
Марко подождал еще десять минут, пока Алиса наскоро чистила зубы, умывалась и напивалась водой из-под крана. Мика все так же свернулся на диване, госпожа Мария вернулась в спальню, и пока все спали, Марко забрал приемник и обосновался в комнате с буфетом.
– Наблюдательный пункт, – похвастался он.
– Выжидательный, – пошутила Алиса, а когда он в ответ вопросительно хмыкнул, махнула рукой. – Иди поспи. Станет полегче.
Она отодвинула штору так, чтобы из кресла была видна узкая вертикальная полоска со слоями неба, крыши и стены дома напротив. Сидела, отсчитывала время по повторяющемуся сообщению в эфире. В шестом часу чернильное небо начало разбавляться первыми лучами солнца. Чернота уступала место серому, а оно понемногу превращалось в звенящее голубое.
Три года назад самое первое белградское утро встречало ее таким же умытым звенящим голубым, отраженным в окнах югославских многоэтажек. Она только за полгода привыкла к тому, что новый день теперь всегда врывается в приоткрытое на ночь окно птичьим гомоном, кофейным запахом «первой утренней» из соседних квартир и вкрадчиво заползающим в щели жалюзи полотнищем теплого желтого света, которое накрывало ноги до колен, целовало и грело кожу. Два раза в неделю к этому добавлялся скрипучий механический голос.
Когда Алиса услышала его впервые, вздрогнула и прижала подушку покрепче. Такой голос люди слышат в кино, где по сюжету всем евреям приказывают собраться на главной площади с вещами. Такой голос Алиса слышала наяву, когда всем мусульманам Сараево или мирным жителям Алеппо предлагалось сидеть по домам для собственной безопасности. Но никто не стучал в ее дверь, не торопил взять всегда готовую дорожную сумку с вешалки в коридоре, и постепенно Алиса привыкла. Просыпалась под скрежет из динамика, который ездил на крыше облупленного фургона с проржавевшими боками, но подушку уже не сжимала. Через пару месяцев стала различать отдельные слова, а через полгода пазл вдруг сложился сам по себе. Алиса готовила чай, да так и встала с тяжелым чайником в одной руке и кружкой в другой. Расхохоталась так, что кипяток расплескала.
«Вывозим ненужные вещи, чистим ваши подвалы. Вывезем бесплатно. Покупаем старую мебель и бытовую технику».
Мусорная мафия белградских цыган выезжала на очередной рейд.
«Призываем граждан сохранять спокойствие…» – откликнулся на воспоминания голос из радио.
Алиса подошла к окну, прислонилась плечом к стене и отодвинула штору подальше. Потянулась рукой к защелке фрамуги и приоткрыла створку, чтобы впустить в комнату вкусный утренний воздух. На раскуроченную машину внизу старалась не смотреть.
– Знаешь, как я поняла, что останусь? – спросила вслух.
Мика, который едва успел шагнуть на порог комнаты, остановился.
– Меня что, слышно? Я без ботинок.
– Я тогда села на первый спецборт, куда с синим жилетом пускали. Даже не спросила, куда. Нас с военного аэродрома повезли в центр, а я в окно увидела крепость. Упросила там меня и высадить. При себе ни денег местных не было, ничего. Села в кафе, а там карточки не принимают. И официант просто сказал, что заведение угощает, представляешь? А вокруг люди. Детей выгуливают, собак. Собакам мячики кидали, а дети просто так бегали везде, визжали. Кофе пьют за деревянными столами, на солнце щурятся, целуются. Как будто ничего в мире больше нет, кроме их кофе, детей и собак. А я сидела и думала: у вас же война была двадцать лет назад. Им всем по десять-двенадцать было, когда город бомбили. Их родители на мостах стояли, взявшись за руки, чтобы пилоты снаряды не сбрасывали. Ты, наверное, совсем маленький был?
Мика не ответил, и она продолжила:
– Как вы так это умеете, Мика? Кофе, солнце, собак, детей? Мы вот не умеем – русские. У нас поперек лба тянется вечная боль. Знаешь, такой бумажной ленточкой, как покойникам в церкви на отпевании надевают. Видел когда-нибудь? У нас эту ленточку родители детям надевают при рождении, а те – своим. Как семейную реликвию передают. Она в нас врастает и крепчает с каждым поколением, глубже в лоб въедается, до кости, до мозга. Мы так не умеем, с солнцем, собаками и кофе. Либо в Москве на модной террасе, с безбожным чеком за пафос, либо водку стопками, чтобы хоть на время давить перестало. Я тогда решила, что останусь. Может, тоже собаку заведу.
Она вытянулась вдоль оконной рамы во весь рост и скрестила руки на груди. Говорила, не оборачиваясь, и знала, что Мика стоит сейчас в дверях. Наверное, такой же, как всегда: прямой, звонкий. Сам как чашка крепкого кофе на террасе в солнечный день. Такой солнечный, что теплые лучше пробивались даже сквозь затуманенный деменцией разум хозяйки квартиры, которая доверчиво ела с руки Мики. Откуда он так умеет?
– Откуда ты знаешь… – начала Алиса, но вопрос не закончила.
Радио тихонько закашляло статикой, а затем раздался длинный высокий звуковой сигнал.
«Говорит радио «Свободный Белград»…»
Алиса развернулась. Метнулась к приемнику. Чуть не столкнулась лбами с Микой. Выкрутила громкость. Из кухни послышалась тяжелая возня, и вот уже сонный Марко ввалился в комнату, запнувшись на пороге.
«Сограждане! Мы вместе находимся в непростой ситуации на пороге новой жизни. Вот уже долгое время страной управляют предатели, продавшие сербскую нацию врагу. Мы говорим: хватит это терпеть! Вчера объединенные силы патриотов, искренне преданных своей родине, сделали решительный шаг. Их поддержали неравнодушные граждане. Единым фронтом, единой силой, единой любовью к Сербии мы выступили против ложной и насильственной власти. Вчера улицы нашего города наконец-то превратились в дороги свободы, которую мы час за часом удерживаем открытой для прекрасного будущего нас и наших детей. В ходе действий объединенных сил Новой Сербии нашими стали: Народная скупщина, генштаб, министерство иностранных дел, радио «Белград»…»
– Про Новый Белград молчат, – сказал Марко.
– И про Баньицу, – сказал Мика.
Алиса молча рисовала в голове карту города, пока голос перечислял объекты, которые успели занять повстанцы. После списка голос зачитал оставшийся текст о великой миссии сербского народа и уникальном сербском пути, о возвращении власти истинным хозяевам, о великих целях новой страны и единстве, которое должно было наступить для всех граждан и настоящих патриотов. Алиса мысленно делала синхронный перевод с птичьего языка публичных заявлений на человеческий.
