Она бралась за его возбужденную плоть и подводила к постели. Она понимала без подсказки, чего хотел Маркус, грубости или ласки. Ему нравилось, когда она ругалась во время секса, и чем грязнее были ее слова, тем лучше. Но стоило ему взорваться внутри нее, как его настроение резко менялось и он начинал говорить о картинах, которые собирался купить. Больше всего его возбуждали полеты на большой высоте. Выходя из «Конкорда», он сразу же звонил Сэффрон и приказывал ей раздеться и ждать его.
Маркус мог унизить или оскорбить Сэффрон, как никто другой. Она мгновенно оказывалась без его поддержки, он переставал звонить и только отправлял деловые факсы с подробностями предстоявших мероприятий. Или не показывался к ней, вернувшись из длительной поездки. По суете, царившей в офисе, Сэффрон понимала, что он в Лондоне, но ее к нему не вызывали.
Она питала отвращение к служебной квартире с ее бежевыми стенами, бежевыми коврами, бежевыми занавесками и стеклянным кофейным столиком. Никогда еще она не жила в такой бездушной атмосфере. Но все попытки хотя бы немного оживить обстановку методично пресекались уборщицами, которые каждое утро складывали ее вещи в шкаф.
Сэффрон не общалась ни с кем, кроме анонимных наркоманов, парикмахерш и маникюрш. Маркус придирчиво следил за ее внешностью и оплачивал все счета. Два раза в неделю она ухаживала за волосами и ногтями в «Майклджоне» и плавала в бассейне на крыше своего дома. Такой уход давал результаты — она выглядела великолепно.
Единственное, что радовало Сэффрон в ее новой жизни, была работа.
Она получала огромное удовлетворение от организации корпоративных ужинов для Маркуса, от того, как можно преобразить стол при помощи букетов цветов, посуды и воображения. Ей нравилось каждый раз украшать комнаты в гостиницах. Однажды она заказала тысячу лепестков роз, насаженных на китайские благовонные палочки, которые лежали поперек салфеток, расставила по столу разноцветные бокалы и налила в них лавандовое масло. Для обеда с министром экономики Индии она купила огромный моток сари живого оранжевого и пламенного красного цветов и накрыла им стол, как скатертью. Биржевые аналитики, которых регулярно приглашали на корпоративные мероприятия «Группы Брэнда», вскоре оценили гостеприимство корпорации Маркуса и закрепили за ней славу самой изобретательной и обаятельной из всех конкурирующих организаций.
Сэффрон чувствовала, что существовала в вакууме. Ее жизнь замирала, когда Маркус уезжал из города один. Иногда в такие дни она его ненавидела и страстно желала освободиться от зависимости, иногда — ждала возвращения. Он очаровывал и одновременно пугал ее. Со временем она стала чувствовать себя пленницей. Он знал, где она, в любой момент времени. Если она не рассказала ему о своих планах сама, он находил другие способы узнать об этом. Иногда Сэффрон казалось, что за ней следят. Когда он выделил ей машину с водителем, она поняла, что это было сделано для того, чтобы облегчить наблюдение.
Она просила водителя отвезти ее в «Харродз», делая вид, что собирается за покупками, шла в магазин, проходила его насквозь и выходила на соседнюю улицу, ловила там такси и наслаждалась часом или двумя свободы. Но этот трюк нельзя было повторять слишком часто.
Ей казалось, что телефон в Арлингтон-Хаус прослушивают. Иногда, когда Сэффрон поднимала трубку, оттуда доносился странный треск, а однажды она слышала фрагменты разговора, который состоялся в тот же день несколькими часами ранее. Если бы в ее жизни появился человек, которому она хотела бы позвонить, ей пришлось бы делать это из таксофонной будки.
Глава 35. Июнь 1992 года
Через два года после знакомства с Чарли Миранда произвела на свет сына и наследника, Хона Пелхема Алистара Аброта Крифа.
Радость Чарли от рождения сына несколько омрачилась стоимостью пребывания его жены в больнице. Кесарево сечение Миранды считалось плановой операцией и поэтому не входило в страховку, оплачиваемую его компанией. С учетом всех дополнительных сборов палата Миранды обходилась больше чем в тысячу фунтов за сутки. Спустя девять дней после операции она все еще не собиралась возвращаться домой. Куда большее удовольствие она получала, сидя в постели в окружении цветочных корзин и развлекая своих многочисленных подруг, которые надарили ей целый ворох женского белья. Когда Чарли робко пробовал предложить ей вернуться домой, Миранда рубила сплеча: «Если ты запамятовал, Чарли, меня только что вскрыли и зашили обратно. И твоя скупость сейчас совершенно неуместна, большое тебе спасибо».
Чарли немного расстраивало, что его родители не дожили до появления на свет своего первого внука — они погибли от листериоза, съев очень старый паштет.
Оказалось, что Нэнни Аброт не обратила внимания на дату его изготовления и подала хозяевам еду с истекшим восемнадцать лет назад сроком годности. Начиная с февраля Чарли несколько раз посетил Арднейсаг, где вместе со своими сестрами организовывал похороны и пытался разобраться с финансами отца. Было очевидно, что поместье полностью разорено. После стольких лет отсутствия он ужасался множеству пустых мест на стенах, где когда-то висели картины. Лестница, вдоль которой раньше висели тесные ряды портретов и охотничьих пейзажей, теперь напоминала беззубый рот. Мушкеты и копья из зала также не избежали печальной участи и были проданы, от них остались только цепи и крюки, на которых когда-то крепилось оружие; теперь они придавали залу неповторимую атмосферу средневековой камеры пыток. Проглядев счета, поступавшие в поместье за последние пять лет, Чарли попробовал обсудить их с Мирандой, но жена, сославшись на свою беременность, отказалась даже приехать и осмотреть замок. Оставалось только выставить Арднейсаг на продажу.
Не было сомнений — Чарли сильно нуждался в деньгах. Покупка Олд-Тестбери-Холла напрягла их финансы до предела. Общая сумма кредита «Крук-шанк и Уиллис» теперь составляла чуть больше пяти миллионов фунтов. Убедив мужа, что их новое поместье почти не нуждается в ремонте, Миранда приступила к решительным действиям: распотрошила практически новую кухню и поставила на ее месте такую же, снесла межкомнатные перегородки, переставила двери, превратила ванные, в спальни, а спальни в ванные, — и каждый раз Чарли не мог поверить своим глазам, когда получал счета за выполненные работы.
Последняя соломинка сломала спину верблюда, когда жена потребовала для безопасности детей устроить в бассейне автоматическую шторку. «Чарли, мы говорим о каких-то двадцати пяти тысячах фунтов. Я не для того мучилась, рожая твоих детей, чтобы они утонули в бассейне, потому что их папочка хотел сэкономить несколько фунтов».
Дальше — больше. Они не могли заселиться в свое поместье до октября, это означало, что им придется арендовать еще один дом в близлежащей деревне и жить там, чтобы Миранда могла ежедневно контролировать ход работ. Чарли понимал, что основной причиной такой задержки были постоянно меняющиеся желания его жены: она не могла представить, как изображенное на планах и эскизах будет выглядеть в реальности, ей было необходимо видеть готовый результат, чтобы определить, что все сделано «правильно». В итоге они выбрасывали на ветер тысячи фунтов, перекладывая половые плиты или меняя ламбрекены. Однажды она приказала снять весь мрамор и только что установленную ванную из запасной спальни, решив, что там лучше будет смотреться двойная ванная.
