Выйди в сад поскорее, Мод!
Уже ночь – летучая мышь —
Улетела в свой черный грот;
Поздно спать; неужели ты спишь?
[21]Дверь открылась. Сначала робко, на дюйм. Затем широко.
Впервые за долгое время меня озарила вспышка, что теперь случалось со мной редко: я увидела его ауру раньше, чем его самого. Голубая, голубая, голубая. Вспомнились слова Фи, произнесенные в день, когда мы провели наш первый магический ритуал: будто обернута в небосвод. Я смотрела на него слишком долго и слишком пристально. Потом он рассмеялся, и я наконец увидела его лицо.
Белый, лет двадцати с небольшим, худощавый, сильно загорелый, как человек, который много времени проводит на свежем воздухе. Белая футболка, квадратные очки, высокий темный чуб.
– Твоя аура, – выпалила я, не подумав, – никогда не видела такую красивую ауру.
Он снова рассмеялся, немного удивленно.
– Это подкат?
– Нет, нет, – смутилась я. Собралась с мыслями. На работе флиртовать нельзя. Вдруг это жених?
Заметив книгу в моих руках, он приободрился.
– Люблю это стихотворение.
Из-за двери раздалась новая песня – слащавый поп – и хор голосов начал подпевать. Он кивнул в сторону двери и продекламировал:
– «Гомон бала ей больше невыносим, болтовня толпы тяжела»
[22].
Я подняла плечи.
– О. Право, не надо. Прошу, не продолжайте.
– Не цитировать Теннисона незнакомым девушкам на вечеринке?
В соседней комнате заливалась группа «Хэнсон».
– А что, хоть раз срабатывало?
– Для Теннисона? Наверняка да. Для меня – нет.
Я улыбнулась.
– Вам погадать?
– Вы уже сказали, что у меня самая красивая аура. Нужно ли что-то еще?
– Зависит от того, насколько вы верите во все эти глупости, – ответила я, вспомнив, что мне заплатили заранее. – Могу подробнее рассказать про цвет ауры и что он значит. А в качестве бонуса погадать по ладони.
– Но это же глупости, да? – Он сел на кровать, повернув ко мне колени. – Вы разве не должны делать вид, что все это правда?
Глаза у него были карие, руки крупные. Он держал за горлышко бутылку пива. А волосы – какие шикарные у него были волосы!
– На самом деле я не должна вам говорить, – ответила я, – что магия существует на самом деле. Магия реальна. А глупости – глупости начинаются тогда, когда человеку кажется, что он на самом деле хочет узнать свою судьбу. Ведь этого не хочет никто.
Он улыбнулся, явно не поверив ни единому моему слову.
– Как вас зовут?
Милый, решила я. Высокий. И вряд ли жених. Я представила, как он будет смотреть на меня, отпирая дверь своей квартиры. Робко заговорщически улыбнется. Увидела его комнату в общих очертаниях. Разбросанные книги и бумаги, запах дезодоранта и еды из доставки – это если повезет, – и кошачьей мочи и черной плесени, если не повезет. Мне было все равно, я просто хотела провести несколько ярких часов внутри этой небесно-голубой ауры.
– Дана, – ответила я.
По тому, как он шевельнулся мне навстречу – заинтересованно, удовлетворенно, – я поняла, что он прочел в моих глазах согласие.
– Очень рад, Дана. Я Роб.
* * *
Вот что Роб говорил мне в ноябре, декабре и в новом году.
– Боже, какие же они рыжие. Как оранжевый карандаш. – Мы лежали на подмороженной траве в парке Уиннемак; Роб закрыл собой зимнее солнце, чтобы оно не светило мне в глаза. – Как только тебя увидел, сразу захотел это сделать. Потрогать эти волосы.
– Ты ведь моя девушка? – Мы сидели в китайском ресторане в квартале от моего дома, его очки запотели. – Я знаю, это так, но проснулся тут среди ночи и забеспокоился.
– Раньше я работал в книжном магазине на Пятьдесят седьмой улице. У меня остался ключ. – Это он шепнул мне в ухо в книжном на Линкольн-авеню, пока я рыскала в отделе распродажи.
Мы лежали на футоне под окном в его квартире, на улице светил фонарь. Начало февраля, мы оба притворялись, что не помнили, что со дня нашей встречи прошло ровно три месяца.
– Знаю, ты не хочешь, чтобы я это говорил. – Его теплое дыхание на моих волосах. – Знаю, ты не готова. Но Дана…
Я села в свете фонаря. Мне повезло: в его квартире пахло книгами, кофе, прелостью сырого белья. Этот запах, как и сам Роб, впитался мне в кожу, внушал беспокойство и страсть, вгонял в уныние и кружил голову. Иногда, когда Роб спал, обняв меня слишком крепко, голос в голове твердил: беги, беги, беги! Когда он не спал, он касался меня легко. Как воробушка на ладони, дикую птичку, готовую вспорхнуть и улететь, стоит лишь немного сжать пальцы.
Я встала с матраса и отошла в сторону.
– Ты совсем меня не знаешь.
Он сел и взглянул на меня. На размытые контуры меня – он был без очков. Его лицо оставалось в тени, а торс был освещен и напоминал фигуру статуи.
– Я знаю тебя настолько, насколько ты мне открылась. А хочу знать все.
– Что за глупости. Да еще и ложь. Никто не хочет знать все.
Его волосы вздыбились, как волна в фильмах про серфинг.
– Ты права. Но я хочу знать о тебе больше. Я люблю… люблю все, что о тебе уже знаю. Хоть в этом ты позволишь мне признаться?
Меня бросало то в жар, то в холод, хотелось бежать и остаться, и в итоге я замерла и не могла сдвинуться с места.
– Ты знаешь обо мне только хорошее, ничего плохого я и не рассказывала. Я тоже многое в тебе люблю, ясно? Я столько всего в тебе люблю, что мне становится нехорошо, когда я представляю, как это будет. Когда ты узнаешь обо мне плохое.
Когда я сказала слово «люблю», его лицо потеплело. Когда я произнесла его снова, я поняла, что никуда не уйду. По крайней мере, сегодня.
– Что же такого ужасного я могу о тебе узнать? – тихо проговорил он. Ему было двадцать три, но я в свои девятнадцать не была такой наивной. – Ты замужем? Состоишь в мафии? Встаешь слева на эскалаторе? Убила кого-нибудь?
Я переплела пальцы на затылке, надеясь, что он не заметил, как дрогнул мой голос.
– Поверь, я это не нарочно. Я не притворяюсь, не изображаю из себя женщину-загадку.
Он надел очки и посмотрел на меня, на этот раз внимательно.
– Я бы никогда не подумал, что ты притворяешься. Я просто хочу, чтобы ты хоть немного мне доверилась. Позволила узнать тебя получше.
