— Меня… предпочитают. Не я… А я…
Обвила его шею двумя руками и подалась бёдрами вперед, насаживаясь на палец и прикусывая губу от этой дикой чувствительности и ожидания, когда он подарит мне наслаждение, как уже дарил раньше.
— Я предпочитаю…
Сама не знаю, откуда взялась эта отчаянная наглость я сама впилась в его рот. Жадно набросилась на сочные губы, выдыхая в них. С ума сойти, какие они вкусные…какие сочные и мягкие, как сладко касаться их своими губами. По телу прошла дрожь удовольствия.
— Тебяяяя.
* * *
Остолбенел. Вздрагивающий от яда той самой похоти, разорвавшейся в венах мощной дозой адреналина…дрожащий в желании разорвать её на части. Прямо здесь и сейчас. Остолбенел, когда она нагло…непрошено нагло впилась в мои губы своими…а в голове, прорывая всё плотное марево вожделения, возникли изображения её лица с тысячами клиентов. Каждого из которых эта дрянь целует или же удовлетворяет своим ртом. Мой первый поцелуй…со шлюхой. И по спине вперемешку с потребностью войти в неё немедленно волна омерзения. Оттолкнул её от себя к стене, удерживая одной рукой шею, сильно удерживая, несмотря на распахнувшиеся в удивлении темные глаза. И эти чёртовы губы, вкус которых так сладко взорвался на моих и одновременно вызвал едкое желание убить эту сучку и всех тех, кого она ими…твою мааааать!
Сдавливая пальцами её горло, встал между дрожащих ног, расстегнул молнию брюк и, не глядя в глаза, в которых на мгновение пронесся страх…потому что агара должна понимать, что нарушила одно из условий и понесёт за это наказание.
Одним движением. Отпустив её шею и придерживая обеими руками бёдра. Одним мощным движением ворваться в неё, насадив Ами на себя. И застыть, вкинув голову и глядя на её напряжённое лицо с закрытыми от боли глаза.
— Какого чёрта?
Замерев и не смея двигаться, пока она сжимает плотно изнутри…позволяя себе ощутить, как начинает разрывать от ощущения нереальности происходящего. Девственница. Кто угодно, но не она. Она не может быть девственницей. Этих…агар не просто обучают сексу. Это непохоже на лекции в колледже. Из своей школы они выходят не просто опытными, а наглухо прожжёнными во всём, что касается плотских утех.
— Ами, — прорычать ей в лицо, заставляя открыть глаза и чувствуя, как начинает сводить каждый нерв на теле, — как?
И затем стиснуть зубы, когда тёмная бездна её взгляда влажно заблестела, а мне до зубовного скрежета захотелось слизать непролитые слезы. Почему? Я понятия не имел. И это настораживало.
* * *
Оторвался от моих губ…нет, не оторвался, а отшатнулся, как от омерзительного насекомого, к которому пришлось прикоснуться, тогда как мои обожгло и разъело от наслаждения касаться его рта, от желания ощутить, что такое поцелуй именно с ним. Все первое с ним. С тем, с кем хотелось. Как никогда. Как ни разу в моей жизни и никого, и осознать снова, кто я для него. Всего лишь шлюха, которую он пока что не отымел, и которая не смеет целовать этого проклятого педантичного чистоплюя, для которого я грязная. И не успеть загореться ненавистью настолько, чтоб оттолкнуть. Не успеть ничего, растерянно моргать, потому что больно, потому что неосознанно вытер губы, и горечь наполнила мой рот мерзким привкусом. Испепеляет взглядом, полным презрительной похоти. Резко схватил меня за бедра лихорадочно приподнимая, и, прежде чем я что-то поняла, вонзился внутрь одним толчком…
Меня учили что это будет больно… учили расслабиться и принять боль, раскрыться ей и позволить клиенту насладиться своим телом, отпуская каждую мышцу и отвлекаясь от неприятных ощущений. Но с ним я не была агарой. Он разбудил во мне женщину, я ожидала того самого прекрасного, особенного, ведь я так сладко кончала от его ласк, а вместо этого меня разорвало на куски, разодрало все внутри его огромным членом, безжалостно вонзившимся в меня, и по щекам потекли слезы. Размечталась. Иначе и быть не могло с такой, как я. Агар не любят, агар дерут, как последних сук, мучают и убивают. Агары созданы удовлетворять похоть и умирать.
— Правильно… грязных шлюх только так.
Всхлипнув и закрывая глаза, даже не понимая, что говорю это вслух.
— Не останавливайся нейтрал. Агара потерпит. Они всегда терпят.
* * *
Её слова затухающим эхом сквозь оглушительный стук собственного сердца. Остановившегося и странно сжавшегося в сожалении. Впервые — в чувстве вины перед ней. И в зарождающейся ненависти к самому себе. А ещё в какой-то странной нежности к этой девчонке с прозрачными, словно хрусталь, слезами.
— Не остановлюсь, — в самые её губы, стирая большим пальцем слезу, — а тебе понравится терпеть.
Оторвался вместе с ней от стены и понёс Ами на руках к кровати, не выходя из неё. осторожно уложил на кровать, отодвинув шёлковое покрывало, и навис сверху, глядя в побледневшее и все еще напряжённое лицо.
— Обещаю, Ами.
Проведя носом по скуле и жадно вдыхая в себя аромат её кожи, смешанный с ароматом слёз, утихающего возбуждения и боли…и мне дьявольски нравится этот коктейль.
Он ей подходит идеально. Как самые изысканные духи.
Не двигаясь больше, давая привыкнуть и невольно поймав себя на том, что считаю удары её сердца.
Один, два…пять…семь.
Склонился к острому…такому зовущему соску, всё ещё вытянутому и твердому. И впервые…снова впервые с ней сделал то, что хотел до сведенных до боли скул. Коснулся языком. И ещё. И ещё. Втянул его в рот, слегка посасывая и наблюдая за тем, как сбивается её дыхание, а моё захватывает от ощущения власти над её телом. Так же…впервые.
Четырнадцать…шестнадцать…восемнадцать…
Ладонью вниз, туда, где соединились наши тела, чтобы подразнить её пальцем, ласкать пальцем спрятанную между складками кожи плоть. Оторвавшись от её груди, чтобы дунуть на влажный сосок, слегка приподнимаясь на локте и проведя носом по ее шее.
Двадцать три…двадцать пять…двадцать девять…тридцать.
— Ты вкусно пахнешь, маленькая.
Поднимаясь к уху, чтобы втянуть в рот нежную мочку.
Тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть.
— Посмотри на меня, Ами.
Застыв в сантиметре от ее губ, продолжая растирать её между ног и чувствуя, как начинает колотить самого в желании двигаться. В желании вонзаться в нее ритмично и быстро. И в дичайшей потребности наконец увидеть, как распахнутся ее глаза от удовольствия. Впервые в потребности доставить его женщине.
* * *
Его глаза… черный цвет словно помутнел и начал отливать синевой, как ночное небо, светлеющее перед рассветом. Или мне кажется от боли, которая вцепилась в меня там, внизу, где его плоть врезалась в мою, превращая это место в рану. Вытирает мои слезы, а я дрожу от напряжения, не соображая, что несет на кровать, укладывает на спину, нависая сверху, опираясь на сильные руки. И его голос… он становится другим, чуть выше и мягче. Отголоски нежности, или я сошла с ума? Мне кажется, я придумываю. Мой мозг издевается надо мной, но голос успокаивает и расслабляет, растекается по напряженным венам. И он хочет успокоить… Ему не все равно. Впервые осознать и почувствовать, что кому-то со мной не все равно.
