— Господин, за что…я…я не знаю, что произошло.
— Время пошло.
— Я не знаю, что должна рассказать, мой Господин, — подползла к моим ногам и вцепилась в лодыжки трясущимися холодными пальцами, вскинув голову кверху и глядя прямо в моё лицо. Её нижняя губа подрагивает, а в глазах застывшие слёзы, словно плотная прозрачная плёнка, искажающая правду. И мне до дрожи в кончиках пальцев хочется сейчас одного: содрать плёнку руками и смотреть, как будет корчиться от боли эта мразь.
— Пять минут.
— Господииииин, — хватается за штанину брюк, и я отбрасываю её ногой назад, ощущая, как изнутри поднимается к горлу огненной плюющейся лавой ярость. Позволить себе не прятать её, позволить этой шлюхе увидеть её в моих глазах, прочесть по буквам в них приговор себе…и она знает, она довольно неглупа, чтобы понимать, что теперь ей точно не жить. Только не после такого предательства.
Агриэль вскрикнула и резко подалась вперёд, а я ухмыльнулся, ощутив лихорадочные прикосновения к своему сознанию. Идиотка. Пытается воздействовать на мой мозг с помощью своих демонских способностей.
— Ты ведь понимаешь, что в любом случае умрёшь, Агриэль. Но у тебя есть ещё есть право выбора. Какой будет твоя смерть: короткой и безболезненной или бесконечной агонией?
— Господин…я не…я не понимаю. Смилостивитесь, прошу.
— Значит, я ошибся, и ты не настолько сообразительна. А я не люблю глупых женщин.
Резко встал и подошёл к пыточному столу. На самом деле, чтобы развязать язык Агриэль, мне он был совершенно ни к чему, но смотреть, как расширяются от ужаса зрачки её глаз, когда я взял в руки небольшую пилу с острыми зубьями, пропитанными специальным ядом, от которого кожа демонов плавилась подобно тончайшей бумаге, было несказанным удовольствием. Да, я был зол и я хотел выплеснуть эту злость на сутенёршу, чтобы после долго и вкусно смаковать мучения её девчонки.
— Ты ведь наслышана о демонском яде? Конечно, наслышана. Но навряд ли видела, что он делает с вашим видом. Стоит прикоснуться отравленным им острием к коже, как та начинает плавиться без огня и осыпаться сухим пеплом, причиняя адские муки и заставляя визжать подобно девкам самых сильных, самых мужественных ваших солдат. А знаешь, за что люблю его я?
Я склонился к ней, не сдержав усмешки, когда она начала в панике отползать назад и уткнулась спиной в стену.
— Я люблю этот яд за то, что раны от него не заживают никогда. Он не позволяет регенерировать твоим клеткам
Обхватить пальцами лодыжку женщины, глубоко вдохнув в себя её отчаяние и ужас, охвативший лицо. И я словно вижу, как леденеет кровь в её жилах, заставляя её саму цепенеть и затравленно вжиматься спиной в холодный камень, не отрывая взгляда от нависшей над её ногами пилы.
— Я не буду убивать тебя. Это скучно и слишком быстро. Но я отпилю тебе кисти и ступни, и это будет адски больно, Агриэль. Но ведь эта боль ничто по сравнению с вечным существованием в таком состоянии. Я отпилю твой аккуратный носик и уши и оставлю навечно уродом. Да, я не настолько жесток, чтобы выкинуть тебя в таком состоянии где-нибудь в Асфентусе и сделать жертвой этих немытых тварей, что шарятся в нём. Они оттрахают тебя, а потом съедят, прекратив твои страдания досрочно. Неееет, моя Агриэль. Я предоставлю тебе место здесь, — обвёл рукой камеру, — в горах. Я посажу тебя на цепь, и ты станешь достойно нести свою службу на благо наших миров.
— Господин, прошу вас…смилостивитесь.
— На что ещё сгодится шлюха? Пусть даже самая красивая? Тебя будут иметь круглые сутки. Будут трахать во все твои сладкие дырочки больные ублюдки, годами не видевшие женщин. Их здесь очень много, Агриэль…извращенцев с садистскими предпочтениями, и, в отличие от твоего борделя, ты не будешь управлять ситуацией. Ты будешь резиновой куклой, одной из тех, что валялись в твоём подвале. Хм…а что если вот так, — приложил пилу к её колену, и она закричала, когда яд моментально прожёг её плоть, и помещение заполнила вонь мяса, — ноги по колено, а руки по локоть.
И провести вперёд и назад пилой по её ноге, слегка нажимая на инструмент под её истошный вопль.
— Господин…подождите…я всё расскажу…пожалуйстаааа, господин Мокану…
— Рассказывай, — приподняв пилу, чтобы суметь разобрать её слова.
— Она…её привёл один… не знаю, кто он. Сказал, не трогать. Сказал, если подложу, аааа, господиииин, — дёргает раненой ногой, громко рыдая, — если подложу под мужика, он меня и мой дом испепелит. Он сказал, что она сама выберет клиента.
— Кто он?
— Я не знаю…нет-нет-нет…прошу ваааас…я, правда, не знаю. Я отказывалась. Она слишком хороша…она…она алмаз. Я хотела выкупить её за любые деньги и сделать её бриллиантом своей коллекции. Она бы обеспечила меня прибылью на сотни лет вперёд. Но тот мужчина…господин, он обладал особой силой.
— Какой?
— Я не знаю…он не демон. Я не знаю, как объяснить.
Схватил её за затылок и дёрнул за голову к себе, без особых церемоний под её дикие вопли врываясь в сознание.
Так вот почему она решила, что он не демон. Он перемещался, рассекая пространство, по её земле, там, где транспортироваться было невозможно. И она не солгала. Высокая фигура, одетая в длинный, достававший до пола плащ с капюшоном, скрывавшим его лицо. И голос…странный голос. Словно искажённый чем-то. Так обычно искажает его аудиозапись, но он однозначно принадлежит этой фигуре, и он слишком…живой для записи.
А затем в её сознании появилось другое лицо…затем в её сознании возникла эта лживая дрянь с волосами цвета серебра и глазами приближающегося шторма. Ами…её звали так на самом деле. Ами…чувственная, источающая самые сильные сексуальные чары негодяйка, облачённая в наряд эльфийских воинов.
Шпионка. Ты попался на самую обыкновенную шпионку остроухих, Самуил Мокану. Попался, словно малолетний идиот. И тут же удержать воспоминание в голове демонессы, чтобы в полной мере насладиться точёной спортивной фигуркой агары. Ни хрена она не эльфийка, но я не могу определить её расу, как не смогла и Агриэль. Но зато теперь я знаю, где отыскать девчонку. Отыскать, чтобы доказать, что в некоторые игры лучше не начинать играть. Никогда.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. АМИ
У меня не было детства. Я смутно помнила себя маленьким ребенком. Чуть позже Ибрагим объяснял, что отсутствие воспоминаний не означает, что со мной что-то не так. Скорей всего, это мое сознание блокирует во мне воспоминания, оберегая таким образом от жестокой травмы. Я ему верила до тех пор, пока мой возраст позволял мне верить во что угодно. Ибрагим был единственным близким ко мне, единственным, кто всегда был рядом и, можно сказать, вырастил меня.
А потом я поняла, что и для него я не более, чем способ достижения определенных целей, и вырастили меня только для того, чтобы подложить под самого нужного и особенного клиента, а возможно, и вовсе продать подороже, если кто предложит выгодную цену. Но до этого меня кормили сказками о том, что я великая принцесса и, когда вырасту, верну себе трон. Я верила в это ровно до того момента, пока Ибрагим не отдал меня на обучение в школу агар, едва я достигла десятилетнего возраста. Я даже еще не превратилась в девушку. Я была всего лишь маленьким ребенком, который еще верил во что-то и надеялся, что впереди его ждет нечто светлое и хорошее. Всего лишь маленькая девочка, которая в силу возраста и наивности считала инкуба своим названым отцом и даже любила его. Но он отобрал у меня последние остатки детства, когда вошел в мою комнату в сопровождении двух высоких лысых женщин, завернутых в длинные золотистые плащи. Они были похожи как сестры-близнецы, их кожа блестела и так же отливала золотом, как и гладко выбритый череп и даже кончики ушей. Они находились позади инкуба, а когда я бросилась к нему, чтобы обнять, одна из них встала между нами и отгородила меня от него.
