И…черти бы их всех подрали, как же он устал за эту неделю от вот таких вот амбициозных и неумных подростков. Пусть даже некоторые из них выглядят как взрослые мужчины. Отдохнул, называется. Неделю дома не мог спокойно провести…так, что пришлось сбежать оттуда на работу. А по прибытии в горы наткнулся на рыскающего по лаборатории, а затем что-то изучавшего в библиотеке Нейтралитета Сэма.
И этот мелкий пробник Мокану почему-то решил, что сможет скрыть от него, опытного ищейки, свою гнусную задумку. Три хаха. Кажется, так отвечала одна несносная смертная девчонка на любую его вполне разумную просьбу…чтоб ей!
Зорич без труда нашёл книги, которые читал последними Шторм. Об изменении цвета глаз нейтрала. А если быть совсем уж точными — о вытравлении цвета глаз. Нет, эта семья не просто чокнутая. Неа. Она явно упивается своим безумием в полной мере.
Фух…кажется, парень начал затихать. По крайней мере, теперь он дергался куда реже, и Сер немного ослабил хватку, чтобы в следующую минуту, заорать от дичайшей боли, взорвавшейся в районе груди. Невероятная сила вдруг откинула его от Шторма так, что мужчина ударился спиной о дальнюю стену пещеры и, глухо застонав, грузно свалился на землю, чтобы теперь уже грязно и громко выругаться, увидев крепко стоявшего на ногах Самуила Мокану. С той самой, до боли знакомой, мерзкой и самоуверенной улыбкой. И абсолютно чёрными глазами, в которых не виднелись даже зрачки.
— Надоело жить, Зорич?
Вкрааадчиво. Так вкрадчиво и склонив голову вбок, внимательно рассматривая Сера с самым знаменитым взглядом своего отца — «тыбукашканакоторуюясмотрю».
Зорич закатил глаза, попытавшись встать, и тут же снова упал вниз, теперь уже на колени, ощущая, как его словно что-то согнуло к полу. Он не был в состоянии даже поднять голову, чтобы встретиться взглядом с этим заносчивым недоумком.
— Когда тебе надоест самоутверждаться за мой счет, мальчик, — очень трудно, оказывается, говорить, когда твою грудь сдавило в тиски, а к горлу подкатывает чувство тошноты, — я с готовностью приму твои извинения…и пару миллионов фунтов на мой швейцарский счёт в качестве морального ущерба.
— А если не надоест? — всё так же играясь, тем же самоуверенным тоном, с которым говорил с остальными его отец…и Зорич, как никто другой узнавал этот тон, будучи долгие века его ближайшим партнером. Пообещал сам себе позже выяснить, уж не преподает ли Ник подобную манеру общения своим детям, или они впитывают это уже с молоком матери.
— Тогда я не знаю, как…, - откашлявшись от сухости в горле, — я не знаю, как долго…но я приползу к тебе…вгрызусь в твою глотку и сам лично научу уважать старших.
Молчание и громкий довольный смех, а потом неожиданное облегчение, и Зорич снова падает. Теперь уже от ощущения свободы. Несколько секунд с закрытыми глазами, позволяя себе насладиться им в полной мере, и недовольно открыть один глаз от толчка локтем приземлившегося рядом Шторма. Тот молча протягивает ищейке виски.
— Ах да…я помню. Мокану не извиняются и не благодарят. Но ты прощён. И пожалуйста. Обращайся ещё.
С жадностью глотнул напитка и громко выдохнул.
— Хотя нет…я буду очень признателен, если ты больше никогда не обратишься.
— Я не Мокану, — снова старая пластинка, и Зорич не в силах сдержать саркастической улыбки, — так что спасибо, Сер.
* * *
— Я тебе на полном серьезе говорю, мальчик. Глаза — это херня. Ну не синие, а чёрные. Как по мне — ничего не изменилось. Нужно было нос отрубать. Ну чтоб уж наверняка. О…а хочешь уши тебе отрежу? Ну хотя бы одно? Ну, пожалуйста.
Мысленно послать его к чёрту. Мысленно, потому что этот сукин сын на угрозы вслух уже не реагировал. Каждый раз или глаза закатывал, или плечами пожимал, продолжая хлебать коллекционный виски и, как ему казалось, по всей видимости, смешно шутить. Почему всё же я остановился тогда, а не заставил придурка ползать у своих ног…возможно, это стало бы уроком для него, и сейчас он бы не издевался с таким удовольствием надо мной…а потому что я знал точно одно — ублюдок давно уже был настолько своим в нашей семье, что, скорее, согласился бы лишиться любой своей части тела, чем кого-то из нас.
А ещё я умел быть благодарным. И Зорич знал это, что означало — меня теперь ещё долгое время ждали подобные подколы. Правда, стоит отдать ему должное, он никогда не сделает этого прилюдно. Только наедине. Вот там, да. Там меня ещё ждала не одна сотня его плоских шуток на тему моей внешности и ума. А мне было плевать. Плевать на его сарказм. Плевать на то, что едва не сдох, намешав какой-то херни, взятой из древней книги Чанкров…и я ведь даже приготовил своеобразное противоядие, которое должно было не позволить мне ослепнуть. Вот только я всё же надеялся, что смогу превозмочь эту агонию, смогу сам себе его влить. Не смог. Переоценил собственные силы. И сделал необходимые выводы. Не знаю, каким образом Зорич догадался, где я мог быть и что творил. С этим парнем казалось гораздо легче отстрелить ему ногу, а то и обе сразу, чем заставить выдать своим методы работ ы. Имело значение одно — он появился вовремя и не дал мне лишиться зрения, или же вовсе — сдохнуть. И сейчас я смотрел на то единственное, на что действительно мне не было плевать. На результат этой пытки. Я смотрел на своё отражение и впервые за последние годы видел в зеркале себя, а не Николаса Мокану. Я победил.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. СЭМ
Он долго стоял на одном месте, вглядываясь куда-то вдаль, явно задумавшись о чём-то. Его руки засунуты в карманы, спрятаны от холодного ветра, беспощадно вскидывающего в воздух остатки сухих трав. Лишь иногда он склоняет голову набок, словно прислушиваясь к звукам леса, отмечая про себя что-то, и снова неподвижно застывает. Высокий темноволосый стройный парень в чёрной кожаной куртке и синих джинсах.
Изменился. Не видя его лица, я мог точно сказать, что изменился за последние годы. За годы, которые он провёл в скитаниях по Европе, Индии, Северной и Южной Америках. А если быть честным, то он сбежал туда от нас всех.
— Уходи.
Сказал, не поворачиваясь, продолжая смотреть перед собой. Конечно, он почуял меня сразу же, как только я появился в нескольких метрах за его спиной. Впрочем, я и не маскировался.
— Здравствуй, Велес!
Безмолвие с его стороны, а с моей — неосознанное ожидание его нового «уходи». Пять минут. Десять. Но он молчит. Молчит так, будто не видит даже смысла в том, чтобы прогонять меня. Намеренное игнорирование. Ублюдок клыкастый. Подошёл к нему и рядом встал, успев заметить, как тот едва вперёд не дёрнулся, но, видимо, справедливо решив, что это будет смешно, с силой остановил себя.
— Ты можешь молчать сколько угодно. Я тебя не уговаривать пришел вернуться.
И это на самом деле было так. С одной стороны, я понимал его как никто другой в его ненависти…с другой всё ещё готов был душу отдать дьяволу за то, чтобы меня она не коснулась. И зря. Меня она не просто касалась. Когда-то она на меня обрушилась подобно снежной лавине, бескомпромиссной и беспощадной, жаждущей жертв и сметающей всё на своём пути. Когда-то. Когда он увидел меня впервые после похорон своей матери…и перед похоронами моего отца.
