– Папа…папочка…страшно. Мне страшно.
И его сильнее трясти начинает, пальцами окровавленными ее волосы с лица убирает.
– Все хорошо будет, моя принцесса. Не надо бояться. Это царапина. Мы сейчас тебя в клинику отвезем. Посмотри на меня. Ты мне веришь?
Она глаза прикрывает. А я вижу пятно у нее на груди и на животе и понимаю, что не отвезем. Никуда не отвезем. Медленно подошла к ним и опустилась на колени.
– Мамаааа…– взгляд на меня перевела, а я в каком-то оцепенении только на раны ее смотрю и дышать не могу. Ни одного вздоха. Легкие не работают, как и сердце. На Ника глаза подняла, а у него от напряжения пот по вискам катится и вена на горле пульсируют. Еще секунда, и он заорет. Руку ему на плечо инстинктивно, сильно сжимая пальцы и наклоняясь над Ками еще ниже, вглядываясь в искаженные болью черты лица.
– Хрусталь с ядом. Одна под ребром навылет легкие пробила, вторая застряла в животе. Она Ярика собой закрыла…а я…я за рулем. Не успела. Не вижу я их и себя не вижуууу.
Голос Фэй сквозь рваную вату. Срывается на всхлипы. Я ее даже не слышала, я смотрела в глаза своей дочери и видела, как их затянуло пленкой страдания и надвигающегося беспамятства.
«Девочка моя, маленькая моя. Я сейчас…сейчас»…Боже, как давно я этого не делала… Смогу ли сейчас? Смогу! Обязана.
– Нет! Марианна, нет! Не смей! Противоядие жду с минуты на минуту. Потом в клинику…,– Фэй схватила меня за руку, но я сбросила ее ладонь.
– Не мешай, пожалуйста…Потом поздно может быть.
Услышала голос Ника. Очень низкий, совершенно неузнаваемый.
– Почему не везете в клинику сейчас?
– Бессмысленно. Нужно нейтрализовать действие яда. Мы просто не довезем.
– Что значит, бессмысленно?! – рычанием,– Сделай что-то! Ты же врач!
– Хрусталь…только она может.
– Что может?
Фэй уже поняла, что я собралась сделать. Нельзя мне больше. Да и мои способности могли исчезнуть со временем. Никто не знал, как они работают и насколько сильной могу быть и в какой период. А также насколько они навредят мне самой в этот момент. Но мне было плевать. Моя девочка закашлялась, и у меня самой внутри что-то оборвалось.
– Сейчас, маленькая, сейчас, моя хорошая, – слезы в глазах пекут, и я глотаю их. Потому что невыносимо смотреть на ее посеревшее личико и полуприкрытые глаза.
– Серафим…убери всех отсюда. Пусть ей не мешают.
А я руками над ранами веду и взгляд Ками удерживаю.
– Дыши…на меня смотри. Мне в глаза. Давай, милая. Отдавай. Не смей меня блокировать. Я выдержу. Слышишь. На меня смотри, Камилла.
И она отрицательно головой еле-еле, а я наклонилась еще ниже, глаза в глаза.
– Отдавай! Я справлюсь. Пять лет прошло. Давай, милая. Ну же! Отпусти.
Но она сопротивляется, я это в сиреневых глазах вижу, держит боль в себе, держит в себе смерть и не впускает мою силу, я как не над телом ее ладонями вожу, а над ледяной коркой, скрывающей его от меня.
– Не разрушай нас окончательно,– едва слышным шепотом, – мы рассыплемся без тебя, не смей от нас уходить. Не смей. Давай же – ОТДАВАЙ! Я СПРАВЛЮСЬ!
И она отдала, меня дернуло, как взрывной волной, и лед потек в ладони, острыми иглами, по венам к самому сердцу, вверх по вискам, сжимая голову обручем и сдавливая так сильно, что кровь из носа закапала Ками на грудь, а я тяну. Чувствую, как тяну смерть из нее. Как она сквозь меня проходит. Дааа, девочка, отдавай ее мне. Умничка моя. Вот так. А саму шатать начинает, но я только глаза Камиллы вижу, они распахиваются шире и шире, зрачок увеличивается. Отдавать смерть так же больно, как и принимать, и ее дергает в конвульсиях, а меня трясет от напряжения и волнообразных ударов изнутри, в голове. Словно мозги разрывает на части.
От боли я уже ничего не слышу, а оно все наполняет меня и наполняет. Пока не отшвырнуло от Ками назад, а подняться сил уже не осталось. Даже закричать. Смотрю в серое небо, и слезы по вискам катятся. Надо мной Фэй склонилась.
– Получилось все. Слышишь? Получилось. Пули вышли сами. Дышит она…встала уже. Вертолет здесь. Позади все. Ты как? Справляешься? Я сейчас встать помогу. В клинике станет лучше.
– Хорошо, со мной все хорошо, – вытирая тыльной стороной ладони кровь и чувствуя слабость во всем теле. Ее тьма все еще во мне. Немеют руки и ноги. На этот раз она из меня не выходит…Прошло достаточно времени, чтобы начало отпускать, а меня не отпускает. Голова разрывается изнутри с такой силой, что я смотреть не могу.
Фэй помогает подняться с земли, отряхивая подол моей юбки, придерживая за плечи и давая посмотреть, как Ками куда-то понесли на носилках, а дочь приподнялась и на меня смотрит. Тот же контакт зрительный, неотрывный, как и несколько секунд назад. Словно не может разорвать его, и я в голове у себя слышу нарастающую пульсацию
«Ты обещала…обещала выдержать…обещала мне!»
Сквозь шум в висках я слышу так же грохот вращающихся лопастей вертолета. Попыталась выпрямиться, но ноги подогнулись, и я схватилась за голову, от резкого приступа дикой боли потемнело перед глазами. Тут же руки отняла – ладони в крови. Она из ушей и из носа течет. Все завертелось, и я начала падать, оседать на землю.
Тут же почувствовала, как подхватили на руки, и я знала кто. Я бы его объятия среди тысячи узнала, даже если бы чувствовать разучилась…только сил глаза открыть не осталось. К себе рывком прижал, пальцами в волосы зарываясь, и я вдруг поняла, что мне стало спокойно. Вот так на руках у него. Такое уже привычное спокойствие, и я не хотела ни о чем думать, впитывая каждой порой это ощущение. Его дьявольскую энергию, его силу, которую чувствовала на ментальном уровне, как и раньше. С ним никогда не страшно…даже умирать. А без него…без него невыносимо страшно жить.
В этот раз меня долго не покидала эта тьма и холод. Они сковали все тело, как ледяным цементом, сдавливали обручами по спирали от ног к голове.
Иногда становилось легче, и я дышала полной грудью. А иногда казалось, я не могу даже моргнуть, такая тяжесть внутри. Только одно оставалось неизменным…я чувствовала присутствие Ника рядом. Не слышала, не видела. Я его чувствовала. Через холод и темноту. Пока не начала именно ощущать горячие пальцы на своих запястьях, а затем и различать их голоса совсем рядом.
– Ей лучше. Оно отпускает ее постепенно в этот раз. Слишком много забрала.
– Что это значит? Дьявол, почему я ни черта не понимаю? Объясни мне доступным языком. Без твоего матерно-врачебного сленга и всяких ведьминских заморочек. Какого хрена ей так плохо, и что там произошло сейчас?
Злое тихое рычание, а у меня легкая дрожь по всему телу. Он говорит, и онемение начинает отступать, словно тепло под кожу проникает. Очень медленно, вкрадчиво. Паутиной огня по плотному кокону льда. Это беспокойство, разрывающее мою упрямую уверенность и тающее под ним недоверие.
