– Ненормальная, надела на похороны вечернее платье! Красное!
– Да она просто не в себе. Такое горе.
– Подумала бы о детях. Стыд какой!
Я поравнялась с женщинами и внимательно на них посмотрела, заставив заткнуться и опустить взгляды. Я знала, о чем они думают, чувствовала этот удушливый запах страха, который они источали. Княгиня братства и жена самого Мокану научилась внушать им ужас только одним взглядом с тех самых пор, как в одиночку правила европейским кланом.
– На этот фарс можно было прийти и вовсе голой, – отчеканила я и пошла вперед к гробу, укрытому бордовым бархатом. По мере того, как я приближалась, напряжение усиливалось. Я видела лица отца, сестры, брата и детей, которые приехали вместе со мной, пока Ник, как всегда, занимался делами клана в Лондоне. Зиму мы обычно проводили здесь.
Дети смотрели на меня со слезами на глазах. Они так же боялись, как и те суки, которые посмели обсуждать мое платье. Только их страх был иного рода. Они боялись не меня, а за меня. Когда теряешь одного из родителей, появляется дикий, неконтролируемый ужас потерять и второго. У меня так было, когда погибла моя мать. Каждый день боялась потом, что точно так же может уйти и отец.
Я поравнялась с гробом, на котором витиеватыми буквами был выбит герб нашего клана с инициалами моего мужа. На крышке стоял портрет Ника с красно-черной лентой в углу.
Лед вцепился в сердце, заставив пошатнуться, и я увидела, как отец дернулся, чтобы поддержать меня, но тут же выпрямила спину и осмотрела их всех яростным взглядом.
– Я пришла сюда не для того, чтобы участвовать в этом спектакле, а для того, чтобы сказать, что никаких похорон не будет. Расходитесь все.
– Милая, мы же уже все решили и обсудили. Ты согласилась, – голос короля прозвучал очень тихо, а мне показалось, он выстрелил у меня в висках, и я резко обернулась к отцу.
– Я не соглашалась и никогда на это не соглашусь. Не смейте его хоронить! Я не признаю этой смерти, не признаю ни одной вашей идиотской бумажки. Он жив!
Смахнула портрет Ника в яму и ударила кулаком по крышке гроба.
– Здесь не его тело. Здесь нечто иное и я никогда не признаю этот прах прахом своего мужа, пока не получу достаточно доказательств. Он жив. Ясно?! Не смейте даже произносить вслух, что он умер.
– Месяц, Марианна, – тихо сказала Крис.
– Да пусть даже год! Пока я чувствую, что он жив, никаких похорон не будет!
– Мама, – голос Сэми казался таким же ледяным, как те иглы с лезвиями, которые резали меня изнутри, а я игнорировала каждый из порезов и продолжала отчаянно греть свое омертвевшее тело у того единственного огонька надежды, который не угасал в моем сердце, – мама, но я его не чувствую. Ками не чувствует. Ты же знаешь, что это означает…мы все…мы все это знаем.
Он говорил, а по щекам катились слезы, и я его за это ненавидела. Его, Ками, и Ярика. Ненавидела Крис и Фэй. Всех их, кто пытались меня убедить, что Ника больше нет.
– Ну и что. Это ничего не значит. Его чувствую я! Как вы не понимаете?! Я бы знала, что он мертв. Вы всё решили сами, пока я приходила в себя, пока не могла дать вам ответов на ваши вопросы.
– Мамочка, – Камилла сделала шаг ко мне, а я сдернула бархат с гроба и тоже швырнула его в яму. Обернулась к притихшим гостям. Многие из них явно смаковали разразившийся скандал или безумие княгини Мокану, как это называли мои близкие. Я видела, как горят их глаза, и уже представляла заголовки завтрашних газет.
«Вдова Николаса Мокану не дает похоронить тело мужа больше месяца!»
– Уходите! Похороны окончены! В следующий раз дождитесь приглашения от меня, прежде чем явиться сюда. И цветы свои забирайте!
Я схватила венок из красных роз и швырнула его в толпу.
– Забирайте эти проклятые цветы, потому что они ему не нужны. Он не любит их. Он ненавидит венки. Он ненавидит все эти дурацкие церемонии. Если бы он и правда погиб, никого бы из вас здесь не было.
«И меня бы здесь тоже не было…»
Отец схватил меня за плечи, стараясь развернуть к себе. Я слышала, как разрыдалась Ками, и лед вдруг охватил все мое тело, впился в сердце так сильно, что огонь на мгновение погас, и я хрипло застонала от невыносимой боли. Такой ослепительной, что у меня потемнело перед глазами, и я начала оседать в сильных руках Влада, цепляясь за его плечи, стараясь устоять.
– Девочка моя, держись.
И ярость по венам и новая вспышка пламени ожогами в груди.
– Я держусь. Это вы все сломались. Торопитесь его похоронить? Искать надо, а не закапывать. К черту церемонию! Ее сегодня не будет. Или хороните меня там. Вместе с ним. Если вы считаете, что он мертв, то и я мертва. Так же, как и он. Закопайте меня в этой же могиле. Можете?
Я смотрела глаза отцу и видела, как в них блестят слезы. Он считает, что я сошла с ума. Так же, как и все здесь.
– Не…не смейте, – мой голос начал срываться, то появляться, то пропадать.
Отец рывком прижал меня к себе, накрывая ладонью мою голову, слегка поглаживая. Я слышала, как сильно бьется его сердце и как тяжело он дышит.
– Хорошо…хорошо. Мы отложим церемонию. Отложим еще на пару дней, недель, месяцев. Хочешь, мы вообще не будем его хоронить. Так тебе будет легче?
Я чувствовала, как боль разъедает внутренности, течет кислотой по венам, дикая агония, от которой захотелось заорать или перерезать себе горло. Я прижала руку к груди, ощущая в ушах собственное сердцебиение.
«Слышишь, как оно бьется, Ник? Для тебя. Оно перестанет биться, когда остановится твое. В ту же секунду оно замолчит навсегда».
Оно ведь бьется…оно бы не билось, если бы он погиб. Ведь правда не билось бы?! Ник, где ты черт тебя раздери! Пожалуйста, дай мне силы верить своему сердцу. Почему тебя так долго нет?
– Да… я так хочу. – почти беззвучно. Отец скорее прочел по губам, чем услышал. Его лицо исказилось от боли за меня, а мне захотелось крикнуть, чтобы не смел меня жалеть. Я пока не хочу соболезнований. Не сегодня и не в этот раз.
Ками бросилась ко мне в объятия, но я отстранилась от нее, глядя в сиреневые глаза, вытирая слезы большими пальцами.
– Не смей его оплакивать. – едва слышно, – Он вернется. Слышишь? Он вернется домой. Посмотри на меня. Ты мне веришь?
Она отрицательно качнула головой и снова крепко обняла меня, а Сэми опустил взгляд, сжимая Ярослава за плечи. Тот изо всех сил старался не расплакаться. Гости начали расходиться, а мы так и стояли у гроба в полной тишине. Я разжала руки Ками, освобождаясь от ее объятий, и медленно пошла в дом. Я должна побыть одна. Без их рыданий и без их сочувствия. Без их боли. Потому что тогда я позволю себе утонуть в своей, а я не готова отдать себя этой твари на съедение.
– Это нормально. Это неприятие. Так бывает. Не нужно на нее давить. Она смирится рано или поздно. Дайте ей время. Нужно постоянно быть рядом с ней.
