Хэнк недолго раздумывал над тем, чтобы бросить работу и провести свои последние месяцы в путешествии, но потом решил, что ему и так повезло: он успел повидать мир, провел два лета за границей в Европе, а целый год до поступления на медицинский факультет путешествовал по Азии с одним рюкзаком. Кроме того, работа была его жизнью. Стерильные белые стены больницы были границами его жизни, коллеги — единственными друзьями. Хэнк никогда не возражал против того, чтобы большую часть времени проводить в отделении скорой помощи. Ему нравилась его работа. Нравились постоянная готовность помогать, вызов и тот факт, что он спасал жизни, к чему многие стремятся, но мало кто делает это в самом деле.
Он знал, что иногда становился эгоистом, возможно получая слишком большое удовольствие от благодарности пациентов, но в итоге рассудил, что если рай или его эквивалент существует, то он, вероятно, заслужил там местечко. А пока не мешало бы продолжать спасать жизни.
За два года со времени расставания с Аникой Хэнк ни разу не сходил на свидание, отец его уже умер, а пугать семидесятишестилетнюю мать он не хотел и потому решил никому о своей нити не рассказывать. Он не хотел никого обременять, не хотел жалости или милосердия. Он хотел только сохранить свою силу, а это было бы невозможно, если бы все стали относиться к нему как к несчастному умирающему.
Хэнк видел достаточно трагедий и потерял достаточно пациентов — достаточно коротконитных, прежде чем их стали так называть, — чтобы не задаваться вопросом: «Почему я?» Хэнк ничем не отличался от пациентов, которых каждый день привозили в его отделение скорой помощи в последние два десятилетия. Почему они? А почему теперь и он? Это были бессмысленные вопросы, которые только распаляли боль.
Примерно через неделю после того, как он открыл свою коробку, Хэнк переодевался в раздевалке больницы в конце дневной смены, собираясь отправиться домой на три дня отдыха, на свой первый настоящий перерыв за несколько месяцев, когда вдруг понял, что не хочет идти домой. Семьдесят два часа без пациентов, без работы, без отвлекающих факторов вдруг показались кошмаром. Он не мог провести столько времени наедине со своими мыслями.
Хэнк почувствовал, как все его тело сжалось от ужаса при мысли о предстоящих мучительных днях. Он захлопнул свой шкафчик и резко ударил по нему рукой.
— Такой плохой день, да?
Хэнк повернулся и увидел, что Аника, все еще в своей униформе, смотрит на него с опаской. И что-то у него внутри сдулось.
— Не хочешь выпить? — спросил он.
За одним бокалом последовали другие, и вскоре Аника снова была в квартире Хэнка, и они вдвоем наслаждались замечательным сексом, и на кратчайшие мгновения Хэнк действительно забыл о коробке на кухне с короткой нитью внутри.
Когда они закончили, Аника оставила Хэнка сонно посапывать на подушках и переоделась в одну из его футболок, которую вытащила из комода рядом с кроватью, — она чувствовала себя в его квартире как в собственной.
— Пойду выпью воды, — сказала она, и Хэнк не подумал ее остановить.
Но, пройдя по коридору на кухню, она увидела ее.
На столе на виду стояла коробка Хэнка с открытой крышкой. И рядом лежала нить.
Весь март Аника яростно отрицала значимость нитей. Несмотря на многочисленные свидетельства, она верила в науку, и поскольку научного объяснения предсказательной силы нитей не было, то она и не могла в них поверить. Ей удалось продержаться до тех пор, пока Министерство здравоохранения не изложило результаты исследования, и тогда она наконец сдалась и посмотрела на свою нить, которая говорила о том, что ее жизнь закончится после восьмидесяти лет. На такой подарок судьбы Аника и не надеялась.
Однако, увидев на столе нить Хэнка, Аника замерла. Почему она лежала там? Неужели он измерил ее совсем недавно, утром?
Она, конечно, знала, что ей следует уйти, забыть о стакане воды и вернуться в постель. Но она не могла. До кухонного стола было всего три, может быть, четыре шага.
Они с Хэнком никогда не говорили о своих коробках, обсуждали пациентов и процедуры — обоим было удобнее разговаривать о других, чем заниматься собой. Но Хэнк оставил свою нить на виду, рассуждала она. Практически приглашая ее посмотреть. Кроме того, Аника и Хэнк провели вместе почти три года, делясь друг с другом всеми секретами, и сейчас они по-прежнему близки, хотя и по-другому. Бывали моменты, когда Аника даже задумывалась о том, не совершила ли ошибку, разорвав их отношения.
Все ее запутанные чувства к Хэнку, казалось, накатили на нее вместе с охватившим ее любопытством в тот момент, когда она решила все же сделать те последние четыре шага. И когда она подошла, то машинально закрыла лицо руками, заглушая тонкими проворными пальцами хирурга резкий выдох.
Аника совсем недавно измерила свою нить, поэтому сразу поняла, что нить Хэнка примерно вдвое короче. Это означало, что он умрет в возрасте около сорока лет.
А ему уже было за сорок.
Ошеломленно застыв, Аника поняла, почему Хэнк пригласил ее в тот вечер в бар и почему они так страстно занимались любовью, как будто значение тогда имело нечто большее, чем их тела. Хэнк знал, что конец наступит, и наступит очень скоро.
Когда Аника вернулась в спальню, Хэнк сидел, выпрямив спину, и в тусклом свете ему едва удалось разобрать странное выражение ее лица. Она села рядом с ним на кровать и положила теплую руку ему на плечо.
— Мне очень жаль, Хэнк.
— Что случилось? — спросил он.
— Тебе больше не нужно скрывать правду. Ведь это я.
Хэнк неловко откинулся на подушки.
— Аника, о чем ты говоришь?
— Я знаю, что мне не следовало смотреть, но я посмотрела, — прошептала Аника. — И я не знаю, что сказать, кроме того, что мне жаль. И я здесь. Я с тобой, если нужна тебе.
Хэнку потребовалась секунда, чтобы собрать все воедино, связать ее внезапное откровение с нитью, которую он так небрежно оставил на столе. Она увидела ее, а теперь смотрела на него с нескрываемой жалостью.
— Черт! — Хэнк сбросил с плеча ее руку. — Какого черта ты посмотрела?
Аника беспомощно отвела взгляд.
— Я просто зашла на кухню, а она там, на столе. Я не искала ее!
— Ну а я не собирался привозить тебя сюда! — крикнул он. — Ты могла бы просто уйти! Не смотреть. Неужели надо вот так вторгаться в мою личную жизнь?
Хэнк чувствовал, как все быстрее бьется его сердце, как пульсирует кровь в жилах. Его тело переходило в режим «бей или беги» — знакомое ощущение для врача скорой помощи. Но бежать было некуда. Аника обо всем узнала.
— Это была ошибка, — сердито сказал Хэнк. — Сегодняшняя ночь была огромной ошибкой.
Лицо Аники покаянно сморщилось, на глаза навернулись слезы.
— Может быть, мне не следовало ничего говорить, но я знаю тебя, Хэнк. Я знаю, что ты предпочел бы пройти через это один, думая, что щадишь остальных, — сказала она. — Именно поэтому я хотела, чтобы ты знал, что ты не один. Если, конечно, сам этого хочешь.
