— Кофе. — Тушу сигарету под струей воды и выбрасываю окурок в мусорное ведро.
Катя начинает тут же суетиться, достает капсулы, чашки, молоко. Все делает быстро. Отрывисто.
Я наблюдаю за ней и чувствую, как это долбит по нервам. Не ее движения, а обреченность, с которой она это делает, пытаясь сгладить ситуацию.
Не выдержав, перехватываю Катины запястья, прижимаясь к ее спине. Целую в висок и не дышу. Слушаю, как у нее сердце бьется.
Катя замирает. Чувствую, как ее тело начинает вибрировать. Она на грани истерики, еще немного — и расплачется.
— Я не вижу смысла оправдываться, Катя. Это не мой ребенок, можем прямо завтра сделать экспертизу. — Сжимаю ее тело чуть крепче. — Не думаю, что Лия будет против поделиться с тобой слюнями своего ребенка.
Катя молчит, и я совершенно не понимаю, что значит ее молчание.
— Скажи что-нибудь, — перехожу на шепот, задевая губами мочку ее ушка. — Я не хочу с тобой ругаться.
— Я не уверена, что готова видеть этого мальчика, — она всхлипывает, впиваясь ногтями мне в предплечье.
— А потом скажешь, что я сдал на ДНК чужой биоматериал, — усмехаюсь.
— Дурак.
Катя бьет меня по руке, высвобождаясь из объятий, чтобы развернуться.
Глаза в глаза, наконец-то.
— Я часто сюда приходила. — Катя переминается с ноги на ногу. — Не могла отделаться от мысли, что это была ошибка и ты обязательно вернешься. Иногда представляла, что я героиня шоу, которую просто разыграли, и ты вот-вот зайдешь в эту дверь, — взмахивает рукой.
Ловлю ее ладонь, переплетая наши пальцы.
Я все это знаю. О том, что она сюда возвращалась. Все это время я не выпускал ее из вида, держал руку на пульсе. Хотел быть уверенным, что ей и правда ничего не угрожает, что слово, данное отцом, хоть чего-то да стоит. Ошибался, он пустил ее в расход, как только повернулся случай. Да, не своими руками. Но он знал, что ей грозит опасность, знал — и не предупредил меня.
— Я не знал, как поступить по-другому, да и времени подумать у меня не было. Прости, — прижимаюсь губами к ее виску. — Не думал, что все навалится вот так сразу. Верил в себя чуть больше, чем было нужно. Решил, что держу все под контролем, и это стоило мне слишком дорого.
— Почему ты не пришел раньше? Не развелся с ней? Сейчас же получилось…
— Был уговор, который они нарушили.
— Когда меня украли?
— Моя догадливая. — Киваю. — Именно когда тебя украли.
— Ты приехал туда ради меня?
— Очень бы хотел сказать именно так, но нет. Я оказался там случайно. Отец в последний момент попросил слетать.
— Он знал, что меня там держат? — Катя округляет глаза.
— Знал.
— Получается, он помог?
— Ты слишком веришь в людей. — Зарываюсь пальцами в Катины темные густые волосы. — Он просто испугался последствий.
— Если человек не верит в себя сам, в него должен верить хотя бы кто-то. — Катя пожимает плечами и привстает на носочки. Касается моих губ своими. — Я всегда-всегда в тебя верила.
— Я знаю. Иногда мне кажется, что только твоя вера и позволила мне остаться человеком.
— Ты самый лучший человек, Даник, самый-самый. Я не хотела ругаться, просто… Просто иногда мне кажется, что я намеренно хочу сделать тебе больно. Так же больно, как было мне, когда тебя не было рядом. Прости меня за это.
— Я часто думал о том, как бы сложилась жизнь, если бы я тебя не встретил.
— И к каким выводам пришел?
Она улыбается. У нее глаза горят. Такая она красивая. Моя.
Нет таких слов и поступков, чтобы описать, насколько сильно я ее люблю. Больше самой жизни. Кто-то скажет, что это ненормально, но мне плевать. Катя и есть моя жизнь. Мой многогранный мир с сотнями оттенков. С ней я не чувствую себя мертвым.
Одно я знаю точно: без нее я бы превратился в своего отца, только в тысячу раз хуже. Когда люди творят беспредел из собственной корысти, то в качестве искупления их ждет суд или смерть. Они это прекрасно понимают. Знают, что их поймают, потому что в глубине души осознают все уродство своих поступков. Понимают, что нарушают закон.
Но, когда люди творят зло из собственной справедливости, считая, что так правильно и их мотивы благие — вот тогда наступает ад на земле. Вот тогда они окончательно теряют ориентиры и человеческий облик. Когда на твоих руках море крови, ты отчаянно ищешь себе оправдание, которое в итоге находишь. В которое после бескрайне веришь. Потому что — разве ты мог творить все это зло просто так? Потому что ты такой человек? Нет. У тебя была благая цель. Справедливость. Твоя. Личная. И ты веришь в нее даже на смертном одре. Ты веришь, но ты уже не человек. Ты просто кусок дерьма, не имеющий ничего общего с людской расой.
— Да-а-а-н. Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Так к каким выводам?
— Выводам? Мне кажется, что я бы все равно тебя нашел. Когда-нибудь.
Катя улыбается шире. Облизывает свои красивые пухлые губы и светится счастьем.
Когда я это вижу, меня отпускает. Так всегда было и так всегда будет.
* * *
— Сигареты принес?
Кидаю на стол свою открытую пачку и зажигалку. После ареста прошло больше месяца, прежде чем Токман позволил мне эту встречу с отцом.
— Травись на здоровье.
Осматриваю помещение. Стол, два стула и небольшое окно с решеткой. Папаша неделю назад заехал в зону. Суд, как и обещал Иван Александрович, не затянулся. Я бы сказал, даже наоборот.
— Какого заботливого я вырастил сына.
— Я изо всех сил стараюсь оправдать твои ожидания, — лениво улыбаюсь и наконец отодвигаю стул. Сажусь. — Что врачи говорят?
Спрашиваю и понимаю, что упиваюсь каждым таким вопросом. Знать, что он медленно подыхает, приятно.
Наблюдаю за тем, как его трясущиеся пальцы обхватывают сигарету и подносят ее к губам. Звук щелчка зажигалки триггерит, я слышу его как некий выстрел.
Наверное, это еще одна причина моего нежелания видеть этого человека. Он ходящее напоминание о смерти мамы. В наш дом ворвались из-за него, из-за дел, которые он проворачивал.
Закидываю ногу на ногу. Отец постарел и сильно сдал. За время, пока длился суд, он будто заживо сдох.
— В детстве тебе часто снились кошмары, — начинает свою вечную пластинку. — Ты плакал. Звал К…
— Я же просил тебя, — упираюсь ладонью в стол, подаваясь чуть вперед, — никогда не произносить ее имя своим поганым ртом.
— На самом деле ты знаешь, что не я виновен в ее смерти, — он улыбается, потирая подбородок. — У них была задача запугать, а не убивать.
