Дан все это время не сводит с меня глаз. В душу смотрит. На выдохе размыкает губы, но ничего не говорит. Кивает и разворачивается к лестнице.
Я слышу шаги. Смотрю ему в спину и чувствую, как по щеке катится слеза.
Папа тем временем уже прожег во мне дыру.
— И все же…
— Спасибо тебе, папочка! — кривлю лицо и агрессивно тяну ручку двери, не дав отцу договорить, снова прячусь в комнате. Дверью хлопаю в разы сильнее.
— Катерина, быстро открой дверь, — папа дергает ручку, но его попытка безуспешна. — Немедленно.
— Ничего я не открою. Отстаньте от меня. Все.
— Что этот мальчишка тебе сделал? Он тебя обидел?
— Никто меня не обижал. Просто вы, мужики, тупы и ничего не понимаете! — визжу и залетаю в ванную. Тут тоже закрываюсь, но уже на защелку. Врубаю холодную воду и смотрю на то, как течет вода.
Папа, конечно, не отстает, попадает внутрь комнаты. Но в ванную — уже нет. Даже если у него и есть ключ, защелка — мое спасение.
— Выйди, живо. Иначе лишу карманных денег.
— И лишай. Можешь вон все вещи из гардероба выгрести еще. Мне не жалко.
Слышу четкий папин смешок.
— Выходи давай, добродушная ты моя. Катя! — все еще журит, но уже с усмешкой.
Обреченно вздохнув, все же выползаю из убежища.
— Ну, рассказывай.
Мнусь под папиным проницательным взглядом, шаркая ногой по паркету.
— Ка-тя.
— Господи, ну как можно быть таким тупым, пап? Вот как он может быть таким тупым?! Я его люблю, а он не понимает. Дурак. Идиот просто. Придурок.
Верещу как серена, но улыбка на папином лице почему-то становится шире.
Огромные ладони прижимают меня к себе, а губы целуют в макушку.
— Не кричи, дочь.
— Я сбегу, и он пожалеет, никогда меня не найдет, — хнычу, — пусть попереживает. Козел.
Папа на мой выпад ничего не говорит, зато меня несет.
— И вообще, напьюсь и отстрелю ему что-нибудь жизненно важное! Состояние аффекта налицо. Так в суде и скажу.
— Ну пошли тогда, — папа тянет меня за руку.
— Куда?
— Вина тебе налью.
Заглядываю папе в глаза, а там и намека на шутку нет. Ну или он хорошо его маскирует.
— Зачем?
— Для храбрости. Ты же хотела напиться.
— Я… я пошутила, — тут же отнекиваюсь.
— Все нормально будет. Не плачь. И не забивай голову. Ты у себя одна, нужно себя беречь. Пошли.
— Пить вино?
Папа смеется и щелкает меня по носу.
— Кофе.
— С коньяком? — теперь уже я хихикаю.
— С конфетой.
Глава 33
Залетаю в дом, словно разум охватила демоническая сущность. Готов крушить все, что попадется на пути. Напоминаю себе своего отца сейчас. Злости… Ее слишком много. Никак не могу обуздать эмоции, хотя уже начинаю проваливаться в отчаяние.
Гнев сменится апатией, безразличием к происходящему.
— Данис, — кто-то окликает.
Резко поворачиваюсь. Передо мной в метре стоит Зоя. Она управляющая в доме. За всем следит, за всеми бдит.
Да-да, у нас до сих пор как в начале девятнадцатого века.
— Чего тебе? — рявкаю, сам того не замечая.
Внутри все еще бушует ураган, и имя ему Катя. Катрин!
Зоя опускает взгляд. Вижу, как нервно теребит свои ногти, и выдыхаю. Я сейчас себя веду один в один как он. Как человек, которого презираю.
— Прости, Зоя. Я не хотел грубить. Просто извини.
— Все в порядке. Я лишь хотела напомнить, что ближайшие четыре дня меня не будет. У дочки день рождения, полечу к ней.
— Хорошо. Я помню, ты предупреждала. Не уходи, — вытягиваю указательный палец, — пять минут, — прохожу вглубь гостиной и достаю с книжной полки конверт.
Зоя стоит там, где я ее оставил. Шага не сделала.
— Вот, — вручаю конверт, чувствуя, как медленно остываю, — с праздником тебя. Это для дочери.
Зоя бормочет благодарности, а потом заглядывает в конверт.
— Мальчик мой, ты сошел с ума? — охает и присаживается на боковую спинку кресла. — Это слишком много.
— Ты говорила, что у вас были проблемы с оплатой тренера.
— Говорила?
— Ладно, — улыбаюсь, — я слышал, как вы с Михалычем это обсуждали.
Михалыч поддерживает дом в порядке по технической части. Он и механик, и сантехник, и кто угодно, короче.
— Неудобно, — Зоя поджимает губы. — Ты и так не раз всякие премии выписывал, когда у нас проблемы с деньгами были.
Дочь Зои — теннисистка. Пока особо никуда не пробившаяся, но перелеты, игры, оплата тренера, корта — все это влетает им в баснословную сумму, как я понимаю. По их меркам.
— Бери и не парься, — падаю на диван и тянусь к стоящей на столике бутылке рома.
Зоя мгновенно меняется в лице, теперь смотрит уже неодобрительно. Будто хозяйка в этом доме она, хотя нет, как воспитатель она пялится.
— Только не говори сейчас: «Куда смотрит мой отец?». Ладно? — откровенно насмехаюсь.
— Шалашовкам в трусы он смотрит, вместо того чтобы…
Видимо, из-за того, как скривилось моя рожа, Зоя решает замолчать. Тема отца болезненная. Для меня, да и для всего персонала в целом. От тираничный, деспотичный, напрочь поехавший урод.
— Твой посыл мне нравится, — снова смеюсь. — Выпьешь?
— Нет, и тебе не советую.
Зоя впервые за все время набирается смелости и садится рядом. Обычно все держатся обособленно, беспрекословно выполняя работу, и блюдут субординацию. Можно сказать, это наши негласные правила по сосуществованию на одной территории.
— У тебя что-то случилось? — кладет конверт себе на колени.
Пожимаю плечами, но теперь действительно прикладываться к бутылке не спешу. Хотя по закону даже уже право имею. Месяц назад восемнадцать стукнуло.
— Рассказывай, я могила, — проводит пальцами вдоль губ.
— Сравнение так себе, — ставлю бутылку обратно на столик.
— Поссорился с девушкой? Вы же с Катей встречаетесь, да?
— Дружим, — осекаюсь. — Дружили. Я, она, у нее отец — генерал, Зоя. А мой — ты сама знаешь кто. Но сейчас даже не в этом дело.
— А в чем?
На пару секунд подвисаю, потому что ловлю себя на мысли о том, что еще никогда и ни с кем не говорил о Кате. Трепаться с пацанами — полный зашквар. А дома, дома никогда и никому не было до этого дела.
